Выезжать на машине Йоргос опасался, понимая, что ее описание разошлось везде. Он воспользуется фургоном еще всего раз – для своего замысла, возможно последнего.

«Фолькскваген» был ценен и еще по ряду причин. Например, под дверью имелось секретное отделение, где, аккуратно обернутые в пенополиуретан, лежали двенадцать цилиндрических бомбочек с часовым механизмом. Также в фургоне находилась миниатюрная надувная лодка, плотно упакованная в небольшой сверток, и снаряжение для подводного плавания, купленные месяц назад в спортивном магазине.

Все эти предметы были необходимы для его смелой задумки.

После возвращения фургона Йоргос в основном сидел в квартире, только время от времени выходил за продуктами, причем из осторожности в разные магазины. Он также носил легкие перчатки, чтобы скрыть пятна на руках, и, желая хоть немного изменить внешность, сбрил усы. А еще он пристально следил за газетными материалами о «Друзьях свободы» и взрывах в отеле – во‐первых, ему нравилось читать о себе, а во‐вторых, нужно было черпать информацию о действиях полиции и ФБР. Брошенный в Норт-Касле пикап «Службы пожарной безопасности» упоминался несколько раз, но все чаще встречались предположения, что террористу удалось ускользнуть из города и теперь он уже на Восточном побережье. В одной из сводок говорилось, будто его видели в Цинциннати.

Отлично! Все, что отвлекает внимание, – хорошо и полезно.

Читая в первый день «Калифорния экземинер», Йоргос с удивлением осознал, как много стало известно о его деятельности благодаря репортеру Нэнси Молино, а в последствии понял: Иветта каким-то образом прознала о его планах и предала. Иначе битва в отеле «Христофор Колумб» (про себя Йоргос называл произошедшее именно так) стала бы для «Друзей свободы» не позорным поражением, а славной победой.

Йоргосу следовало бы ненавидеть Иветту, но почему-то не удавалось: ни сразу, ни потом. Вместо этого он, сам стыдясь своей слабости, ощущал, что ему жаль ее, покончившую с собой на Одиноком холме (судя по статье в газете).

Как ни удивительно, он скучал по Иветте. Быть может, приближение конца туманило разум и навевало сентиментальность. Если так, то оставалось порадоваться, что соратники ничего об этом не узнают.

Газеты многое раскопали и про жизнь самого Йоргоса. Предприимчивый репортер разыскал в Нью-Йорке запись о его рождении и выяснил, что Йоргос – внебрачный сын греческой кинозвезды и богатого американского плейбоя Уинслоу, внука одного из пионеров автомобильной индустрии.

Постепенно, фрагмент за фрагментом, картина сложилась целиком. Кинозвезда не желала признавать, что родила ребенка, дабы не нарушать образ вечно юной девы. Плейбой заботился лишь о том, чтобы избежать любой ответственности. Йоргоса убрали с глаз подальше и все детство передавали от одних приемных родителей другим. Фамилия Аршамбо принадлежала одному из ответвлений материнской семьи. К девяти годам Йоргос видел отца всего раз, мать – три, а после – уже никого ни разу. Ребенком он отчаянно стремился узнать родителей поближе, они же – по разным, но одинаково эгоистичным причинам – так же отчаянно стремились этого избежать.