– Разве мы с ней ужасно обращались? Мы не хотели, – сказала Мэри, а я добавила:

– Мы не могли притворяться насчет ее игры, потому что знали, что однажды это закончится вот так. Рано или поздно кто-нибудь непременно бы наговорил ей гадостей. Но мы ее любим.

– Не тревожьтесь об этом, – продолжала мама. – Вы обращались с ней гораздо лучше, чем я могла бы ожидать, зная вас. Не думайте об этом больше. Нет, я говорю вздор. Вы не настолько глупы, чтобы поверить мне, что ваша сестра сказала это не всерьез или что она не имела в виду ничего такого. Так что попытайтесь понять ее как взрослые, ведь вы и в самом деле уже почти совсем большие. Корделия хочет уехать от нас подальше – она так остервенело играла на скрипке, чтобы заработать денег и уехать, – по причинам, которые не имеют к вам никакого отношения. Все это на совести у меня и вашего отца, и нам нет оправданий. Однако, опять-таки, это не совсем наша вина.

– Никому из нас не в чем тебя обвинить, – сказал Ричард Куин, – и мы все знаем, что могли бы обвинить во многом папу, но это было бы очень глупо и неблагодарно.

– Послушайте, послушайте, вы должны попытаться понять. Видите ли, и у Корделии, и у вас было кошмарное детство. Но вы трое… Я ведь не ошибаюсь, не так ли? Дети, вы должны честно сказать мне, если я ошибаюсь. Но хотя я краснею от стыда за то, что подарила вам такое детство, вы, кажется, были вполне довольны. Не думаю, что вы захотели бы сильно изменить что-то в нашей жизни, кроме ухода вашего отца.

– Еще бы! Мы наслаждались каждой минутой, – сказала Мэри.

– А как же? – поддержала я. – Мы же не тряпки.

– Вот только тебе, мама, было тяжело, – произнес Ричард Куин. – Если нам придется вернуться на землю, роди меня первым, так я пригожусь тебе гораздо больше.

– Да, кажется, вы трое были довольно счастливы. Но я сомневаюсь, что Корделия наслаждалась хоть чем-то в своем детстве. Она мучилась из-за всего происходящего. Она не эгоистка. Она страдает не из-за каких-то своих недостатков, а из-за того, чего недостает нам всем. Ей не нравится, что вся наша одежда так убога и что у нас такой запущенный дом. Ей не нравится, что я всегда с таким запозданием плачу кузену Ральфу за аренду. Ей не нравится, что у нас так мало друзей. Ей невыносимо, что ваш отец ушел, но не так, как вам. Она предпочла бы самого обыкновенного отца при условии, что он остался бы с нами. Она мечтает жить так же, как другие девочки из школы. Сочинения вашего отца, моя игра и все, что с этим связано, все наши счастливые моменты не компенсируют ей того, чего она была лишена. Но не смейте презирать ее за желание быть обыкновенной, защищенной, отбросить все, что делает нас особенными. Это не она странная, потому что ненавидит бедность и… – она нащупала подходящее слово, – …эксцентричность. Это вы странные, потому что их не ненавидите. Будьте благодарны за эту странность, которая позволила вам благополучно пережить ужасные годы. Но не думайте, будто вы заслужили ее какими-то своими добродетелями. Это результат исключительно ваших музыкальных талантов. Музыка, которой я вас научила, помогла вам осознать, что все происходящее с вами почти ни на что в жизни не влияет. Кроме того, исполнительское мастерство пригодилось вам намного больше, чем вы думаете. Если вы не стали тряпками, то только потому, что вас закалила техника, которой вы так или иначе овладели. Если бы Господь не наделил вас музыкальным даром, вы были бы так же беспомощны, как Корделия, и в том, что она не умеет играть, виновата не она, а Господь, а поскольку Господь непогрешим, давайте сейчас же закроем эту тему. – Она хотела отвернуться, но ее остановил приступ тревоги. – Ричард Куин, – отчаянно проговорила она, – когда я сказала, что техника придала вам храбрости, я имела в виду Мэри и Роуз. Ты трудишься недостаточно усердно! Обещай, что будешь больше стараться!