— Как? — не понял председатель. — Для всех. Я считаю, вы наш союзник…

— Я не союзник и не противник. Я врио, временно исполняющий обязанности.

— Алексей Михайлович, вы ж посмотрите, какая выгода! Река в сохранности, лес цел, у нас земли прибавилось!.. И вы с планом.

— Насчет нас — вопрос. Мы могли бы намного перекрыть. Скоро в этой излучине заканчиваем, придется всю технику на другую перегонять. Еще неизвестно, как трест решит.

Председатель колхоза хмуро пожевал губы, подумал и решительно взглянул Вербину в лицо.

— Алексей Михайлович, позвольте задать вопрос напрямик. Если до разбирательства в Москве вам прикажут взяться за Марвинское болото, как вы поступите?

Вербин подумал и спокойно ответил:

— Я не думаю, что сейчас поступит такой приказ. Время упущено — август. Начинать к зиме… — он с сомнением покачал головой. — Вряд ли…

— С треста станет начать, — вмешался агроном. — Дабы всем потом заявить: поздно! Мол, где вы раньше были? Для вашего треста Марвинское болото лакомый кусок, лет пять — семь план за всю область может давать.

— Алексей Михайлович, вы не ответили, — напомнил председатель колхоза.

Вербин постоял молча, потом отступил, неопределенно пожал плечами и как бы в раздумье прошелся вперед и назад; все молча следили за ним. Он походил, будто собираясь с мыслями, потом отошел еще раз, но уже не вернулся и лишь обернулся издали.

— Я думаю, скоро приедет новый начальник колонны, — сказал он, повысив голос, чтобы все его слышали, и медленно пошел в сторону луга.

Он пересек луг, миновал опушку и вошел в лес. Какое-то время за деревьями просматривалось открытое светлое пространство, потом деревья сошлись, стали тесниться, пока не сомкнулись плотно; трудно было поверить, что поблизости просторно открыта даль. Вокруг вздымался старый сумрачный лес. Мощные стволы, как колонны, поднимались высоко вверх, где кроны образовывали прочную кровлю. У подножья стволов густо кипел подлесок, в другом месте он сам считался бы лесом, здесь же над ним еще оставалось высокое тенистое пространство, за которым далеко наверху, почти в поднебесье, сквозь листья брезжил солнечный свет.

Лес был наполнен приглушенным шумом. Вербин приложил ухо к дереву — из ствола доносился едва слышный гул. Стоило отнять ухо, гул исчезал. По отдельности деревьев не было слышно, но все вместе они наполняли лес тихим гулом, который сливался с шелестом листьев, скрипом веток, шуршанием кустов в общий, похожий на ровное дыхание шум. Это и было дыхание леса, в спокойном ожидании он наблюдал за стоящим у его ног человеком.