Некоторое время оба тихо сидели в задумчивой неподвижности, наконец инспектор встал.

— Поеду. Ты вот что, Николай… Дай знать, если невмоготу станет. Вместе покумекаем. Может, надумаем чего. — Он посмотрел в упор, и, хотя был серьезен, казалось, кривая насмешливая улыбка держится на длинном, костлявом смуглом лице.

4. Между тем август заметно клонился к осени. В полдень солнце еще могло припечь, с каждым днем креп запах отяжелевших листьев и трав, но в лесу уже тонко пахло грибами, по утрам долго не просыхала роса, и уже ладились к отлету кукушки, зорянки и камышовки.

В августе Вербин редко наведывался к Аглае. Встречала она его без упреков, была строга, но спокойна.

— Сила уходит, — заметила она в последний его приход и больше не вспоминала об этом. Было заметно, что она действительно ослабла, одышка усилилась, движения замедлились, и чаще, чем прежде, она застывала, чтобы перевести дух.

Медленно, часто отдыхая, она рассказывала о скрытой связи между днями недели, травами, частями человеческого тела, числами и цветом. Это было тайное знание, известное лишь редким, особым людям.

— Узнать такое не каждому выпадает, — сказала Аглая. — Многие о том помышляют, а дается редко кому. Понимай.

Она рассказала, что понедельнику принадлежит мозг человека, число два, белый цвет и растения, живущие в воде. Вторник, по ее словам, ведал желудком, красным цветом, числом три и влиял на чеснок, молочай и крапиву. Среда владела легкими, числом четыре, пестрой окраской, пролесной травой и орешником. Четверг оказывал действие на печень, ему принадлежали голубой цвет, число пять и пахучие травы — белена, мята и воловий язык, или красный корень…

Она перебрала все дни недели. Он узнал, что всякая трава полное действие имеет в свой день, тем же отличались число и цвет: лечить хворь или напускать порчу следовало строго по правилам, помня день, цвет и число.

Как бывало уже, голос ее по мере рассказа креп, кожа розовела, дыхание становилось ровнее, а движения тверже. К ней как будто возвращались силы, должно быть, она сама возгоралась духом от своих слов и на короткое время забывала о немощи.

Сначала Вербин про себя посмеивался по привычке, но постепенно ярый огонь, разведенный в себе этой старухой, обжигал и его.

В полумраке, при свете свечи, ее лицо снова становилось похожим на маску, жесткий надтреснутый голос мутил мысли и проникал внутрь: исступление и накал в этой старухе были неподдельными, он видел. Ни в чем не принимала она участия вполсилы, частью натуры, но, слабея и берясь за дело все реже, она тем не менее тратила себя каждый раз без остатка.