Терапевт: Вы бы не возражали, если бы я с уважением отнеслась к тому, как вы разгневаны? Даже если вы пытаетесь замолить это? Даже если вы пытаетесь отбросить это в прошлое? Вы не против, если я придам ценность тому, что для вас каждое пасхальное яйцо, пусть всего на долю секунды, становится напоминанием о гневе? И каждая игрушка на Рождество, каждая тарелка с овсянкой, каждая простынь, пахнущая чистотой на кровати, - это мгновение гнева, который нужно заглушить? Вы не против, если я буду понимать и признавать ценность этого?

Лорейн (как Элис): Я стыжусь этого.

Терапевт: Я не буду осуждать вас за гнев, Элис. Поэтому в моем присутствии вы можете не стыдиться. Теперь я понимаю, что вы действуете вразрез со своим решением. Но я задаюсь вопросом: возникла ли эта клятва в связи с тем, что вы гневались на них настолько сильно, что вам необходима была гарантия, что вы их не убьете.

В начале предыдущей работы с Лорейн/Элис она рассказала о своем жизнеопределяющем решении: она никогда-никогда не будет такой, как ее родители. Она не будет ссориться; она не допустит насилия. Теперь она стыдится своего гнева, во-первых, из-за того, что в детстве ее бы унизили и наказали за это, и, во-вторых, потому что, как ей кажется, гнев нарушает ее решение, ее обещание, данное самой себе. Чтобы развеять стыд, и наказание, и обещания должны быть отменены. Но едва ли будет полезно, если она просто сместит чувство стыда и начнет стыдиться того, что она вообще изначально приняла такие решения. Терапевт признает и потребность Лорейн/Элис испытывать гнев, и значимость ее клятвы. Она помогает Лорейн/Элис понять, что ее обещание, данное себе, на самом деле обеспечивало защиту - не так, как она думала, но на гораздо более глубоком уровне, на уровне, который она постепенно начинает понимать.