Психолог Мэри Харви определяет семь критериев успешного завершения работы по освобождению от травмы и ее последствий. Первый: психологические симптомы посттравматического стрессового расстройства введены в управляемые границы. Второй: человек способен выносить чувства, связанные с травматическими воспоминаниями. Третий: человек властен над своими воспоминаниями – он может решать, вспомнить ему травму или отложить это воспоминание в сторону. Четвертый: воспоминание о травмирующем событии или событиях является последовательным, нарративом, связанным с чувствами. Пятый: поврежденная самооценка человека восстановлена. Шестой: важные отношения человека восстановлены. И последний, седьмой: человек реконструировал связную систему смысла и убеждений, которая включает в себя историю травмы[592]. На практике все эти вопросы взаимосвязаны и всеми ими занимаются на каждой стадии восстановления. Восстановление – это не простое поступательное движение, оно часто закладывает виражи и петли, возвращаясь к пересмотру проблем, которым уже не раз уделялось внимание, чтобы выжившие могли углубить и расширить интеграцию смысла своего существования.
Пережившие травму и завершившие восстановление люди подходят к жизни без иллюзий, но с благодарностью. Их взгляд на жизнь может быть трагическим, но по этой самой причине они научились дорожить юмором. У них есть четкое ощущение того, что важно, а что нет. Столкнувшись со злом, они знают, как важно держаться за добро. Столкнувшись со страхом смерти, они умеют радоваться жизни. Сильвия Фрейзер, потратив много лет на раскрытие детских воспоминаний об инцесте, вспоминает о своем восстановлении:
«Оглядываясь назад, я отношусь к своей жизни так, как некоторые люди относятся к войне: если выжил, значит, все хорошо. Опасность делает человека активным, она делает его бдительным, она заставляет его чувствовать, а следовательно, учиться. Я теперь знаю цену своей жизни, истинную цену, которая была уплачена. Контакт с внутренней болью развил у меня иммунитет против многих мелких неприятностей. Надежд у меня по-прежнему полно, но потребностей очень мало. Я гордилась своим интеллектом – и эта гордость разбита вдребезги. Если выяснилось, что я ничего не знала о половине своей жизни, то на какое знание вообще можно положиться? Однако даже в этом я вижу дар, ибо вместо своего узкого прагматичного мирка причинно-следственных связей… я прорвалась в беспредельный мир, полный чудес»[593].
«Оглядываясь назад, я отношусь к своей жизни так, как некоторые люди относятся к войне: если выжил, значит, все хорошо. Опасность делает человека активным, она делает его бдительным, она заставляет его чувствовать, а следовательно, учиться. Я теперь знаю цену своей жизни, истинную цену, которая была уплачена. Контакт с внутренней болью развил у меня иммунитет против многих мелких неприятностей. Надежд у меня по-прежнему полно, но потребностей очень мало. Я гордилась своим интеллектом – и эта гордость разбита вдребезги. Если выяснилось, что я ничего не знала о половине своей жизни, то на какое знание вообще можно положиться? Однако даже в этом я вижу дар, ибо вместо своего узкого прагматичного мирка причинно-следственных связей… я прорвалась в беспредельный мир, полный чудес»[593].