Слова, после которых Ева схватила нож и ударила мужа, ничем не отличалась от его обычных речей, состоящих в основном из обвинений ее в сексуальной неверности. Однако на этот раз обвинения прозвучали на фоне значительного, потенциально дестабилизирующего изменения в их отношениях. Незадолго до этого она устроилась на неполный рабочий день в местный паб и наслаждалась свободой от дома, которую это ей давало. Ева защищала себя от обвинения партнера в том, что у нее был роман с коллегой по работе. В течение 12-летних отношений она ни разу не работала, но решила, что, поскольку Кэти была ее последним ребенком, для нее было бы важно восстановить жизнь за пределами дома.

Ева получила представление о возможности другого типа существования и некоторую уверенность в том, что она может иметь свое пространство вне дома. Угроза утраты достигнутой независимости, которой ее пугал партнер, наряду с эскалацией насилия в отношении старшего сына, показалась ей невыносимой. Это стало вопросом жизни и смерти. В родительском доме Евы по настоянию пьющего мужа мать содержалась в доме как заключенная. Угроза повторения этого шаблона будоражила сознание Евы в течение последних нескольких лет и становилась все более удручающей, когда она видела отражение образа жизни матери в своей собственной. Ее мать умерла от рака в прошлом году, и между Евой и ее партнером стали возникать частые ссоры, поскольку он был недоволен тем, что Ева навещала свою мать перед смертью, а он видел в этом угрозу их отношениям и вторжение в их жизнь.

До недавнего времени она, возможно, и позволяла ему говорить подобное, однако теперь она почувствовала, что по такому поводу не может выдержать угроз и насилия, и была в ужасе, что он действительно может ее убить. Она по-прежнему страдала от глубокой печали, связанной со смертью матери, и испытывала сильное чувство одиночества, поскольку не общалась с отцом.

Ее партнер угрожал забрать детей, пока она на работе, и обвинял ее в том, что она «шляется» в пабе со своим начальником. Он подошел к детской комнате и крикнул детям, что их мать «шлюха» и «сука». Те закричали, чтобы он «заткнулся», и Ева вспомнила, как ее старший ребенок, сын Джерри, в возрасте 9 лет попытался ударить и пнуть отца, в результате чего был отброшен ударом в грудь. Она увидела, как испугались дети, что он убьет их всех.

Партнер Евы спустился вниз по лестнице и ударил ее по лицу, а затем в живот, выбирая, как он привык, те части тела, которые были наиболее уязвимы. Впервые он напал на нее, когда она была беременна Джерри; он, казалось, воспринимал ее беременный живот как провокацию. После того как он ударил ее семь или восемь раз подряд, он бросил ее на пол, оставив истекать кровью я плакать и продолжая обвинять во лжи и изменах. Когда он закончил свою тираду, то упал перед телевизором и вернулся к распитию виски, уже употребив за вечер примерно две трети бутылки.