Впоследствии обвинение было сведено к непредумышленному убийству на основании уменьшенной ответственности, в котором она признала свою вину. К дню ее защиты были подготовлены психиатрические отчеты, в которых подчеркивалась роль депрессии, которая сформировалась у нее после рождения младшего ребенка и никогда не лечилась, усилившись в дни, предшествующие преступлению. Утверждалось, что убийство отражало действия глубоко депрессивной женщины, у которой не было полного осознания последствий ее поведения и которая не смогла принять полностью рациональное решение из-за изнурительного влияния предполагаемой депрессии. Этот отчет хотя и противоречил собственным воспоминаниям Евы о событиях, содержал интуитивное обращение к суду и, как представляется, удовлетворительно описал причину ее нападения на мужа. Положительное действие ее выхода на работу, равно как и муки вероятной депрессии, остались незамеченными, а возможные оправдания, основанные на рациональности ее убийства этого жестокого и оскорбляющего человека, были полностью проигнорированы.

После рождения третьего ребенка Ева консультировалась со своим врачом общей практики, говоря, что у нее есть опасения по поводу развития ребенка. Хотя это состояние тревоги было приписано «послеродовой депрессии», Ева так и не смогла объяснить, что ее опасения относительно ребенка были вполне обоснованы фактом нападений ее мужа на нее во время беременности. Она довольно разумно беспокоилась о том, что могут проявиться отсроченные последствия ударов, нанесенных ей в течение третьего триместра. Она также описала свои чувства тревоги и депрессии, объяснив, что ей трудно сосредоточиться даже на простых задачах, не хочется есть и ее преследует бессонница.

Причины убийства

Причины убийства

Центральная проблема, возникающая в связи с рассмотрением этого дела, представляет собой трудность для общественности в целом и правового сообщества в частности. Она касается понимания того, что может являться рациональной основой для убийства. Гендерная структура убийства делает почти невозможным рассмотрение действий Евы в свете логического следствия ее опыта постоянных избиений и жестокого обращения или как что-либо иное, кроме безумства или зла. Сочувствие, выражаемое людям, которые убивают своих неверных или «ворчливых» жен, не распространяется на женщин-убийц (Kennedy, 1992).

Хотя понимание Евой доступных ей вариантов спасения было искажено насилием, ее решение в контексте ситуации имело рациональную основу. Ей казалось, что это единственное возможное решение тупиковой и опасной для жизни ситуации. Для того чтобы такое субверсивное поведение было объяснимым, его нужно было прочитывать как «безумное», а не как акт самосохранения. Именно поэтому собирались доказательства, свидетельствующие о ее нестабильности, вместо того, чтобы оказать кредит доверия ее объяснениям, попытавшись войти в сложившуюся ситуацию и понять ее. В то время как ее консультация с врачом обшей практики по поводу «депрессии» использовалась во время судебного разбирательства в качестве доказательства ее психической нестабильности, рациональность ее страхов и логика принятия ею решений, когда она убивала мужа, были проигнорированы и не рассматривались в процессе, как будто вероятность того, что женщина может убить своего жестокого партнера в результате рационального акта самообороны, сводилась к нулю.