Эйнира просила не терять надежду, но на что надеяться? На чудо? На проведение?

Но, наверное, человек тем и отличается от животного, что действительно верит в лучшее и надеется до последнего вздоха.

На улице было прохладно, ветер тут же пахнул в лицо и продул рубашку насквозь, едва мы вышли из дверей дворца. Но мне не было холодно, за эту неделю я безумно соскучился по свежему воздуху, и ветер был как глоток свободы, пусть и недолгой.

Я знал, на казнь соберется много людей, но что их будет СТОЛЬКО, я не смог бы вообразить даже в самом страшном кошмаре. Море людей, тысячи ждущих глаз.

Люди были повсюду: они заполнили всю площадь, все прилегающие к ней улицы и переулки, «грушами» висели на балконах, выглядывали из окон.

— Бог ты мой, — не сдержавшись, прошептал я.

— Люди любят казни, — сказал Кор, поддерживающий меня за локоть, задавая направление движения. — Я видел много казней, но эта первая, когда я не вижу жажды крови в глазах аудитории.

Я только дернул плечом и промолчал.

Начался путь к эшафоту.

Пропели трубы, и гомон людей смолк. Страшное и завораживающее зрелище, когда тысячи людей единовременно замолкают и, как по волшебству, поворачивают головы в одну сторону — на меня.

Вот теперь меня впервые со времени написания признания пробил мандраж. Я судорожно сглотнул, собираясь с силами, и сделал первый шаг с дворцового крыльца.

Стража выстроилась в два ряда по обе стороны от крыльца и до самого эшафота. Парадная форма, сверкающие латы, обнаженные клинки.

Я медленно шел по этому живому коридору, подстраиваясь под скорость, задаваемую Кором. По сторонам старался не смотреть, только перед собой.

— Мы с тобой! — вдруг в полной тишине раздался женский крик.

И тут толпа взорвалась.

Я ожидал, что когда я выйду, в меня полетят камни и тухлые помидоры, но из толпы доносились крики:

— Несправедливо!

— Он все равно наш король!

— Держись!

Вот теперь я чуть по-настоящему не расплакался. Это же надо! После таких слов и умирать не страшно.