Светлый фон
Её губы касались его плеча, когда она проговорила смущённо:

– В самый страшный мороз, когда всё живое – белое, хрупкое, мёртвое, но в родном окошке горит свет, когда знаешь, что тебя кто-то ждёт и хранит для тебя своё тепло даже самой тёмной ночью, тогда холод уже не страшен.

– В самый страшный мороз, когда всё живое – белое, хрупкое, мёртвое, но в родном окошке горит свет, когда знаешь, что тебя кто-то ждёт и хранит для тебя своё тепло даже самой тёмной ночью, тогда холод уже не страшен.

 

Милош не мог вспомнить, какими тогда были его слова, что сказал он Даре и не промолчал ли вовсе, но теперь ответил в пустоту, и ему показалось, что его услышали.

Это было глупо. Но Милош был слепым глупцом.

 

Ночью в коридорах стало неспокойно. Милош слышал далёкие голоса и скрип дверей, слышал чьи-то шаги и почти что кожей чувствовал чужой страх.

Он выжидал, не смея выйти за порог, но зная, что беда обязательно доберётся и до его спальни, ворвётся и разорвёт мнимый покой.

Скрипнула дверь.

– Вставай, господин.

В комнату прокралась Щенсна, Милош разглядел в тусклом свете луны её старое морщинистое лицо.

Окно было распахнуто настежь, Милош уже стоял нагим, укрываясь лишь одеялом. На груди висело соколиное перо. Он был готов и ждал лишь нужных слов.

– Улетай скорее, – взволнованно прошептала служанка. – Сюда идёт Тихая стража.

– Что случилось?

– Они нашли Агнешку, дурная девка всё разболтала. Создателем заклинаю, улетай, если не хочешь погубить госпожу.

– Передай ей…

Он запнулся, не зная, что сказать, а золото уже вспыхнуло в крови, побежало по рукам, обращая их в крылья.

 

Сокол кружил вокруг западного крыла королевского замка, слушал злые, пытливые голоса, разъярённый рёв Рогволода Белозерского, мирный голос Белой Лебёдушки и отчаянные причитания старой Щенсны.