Пальцы сжали кружку, окаменели, Ежи не чувствовал ни её тепла, ни жара печи. Слова Гжегожа хлестали плетями, но разум не мог принять правду.

– Мать ненавидит чародеев, – проговорил он с трудом. – Не могла она…

– Так есть за что ненавидеть, натерпелась, когда понесла.

– Мой отец на войне погиб, в битве при Трёх Холмах, – упрямо пробубнил Ежи.

– Так чародеи на Трёх Холмах были, – согласился Гжегож. – Их там много полегло… что, удивлён?

Ежи не смог выдавить больше ни слова. Он сделал глоток из кружки, не чувствуя почти травяного вкуса. Он выпил всё до последней капли, но так и не смог ничего сказать.

Огонь затухал в печи, и стоило подбросить дров, разворошить их, чтобы разгорелось пламя, но Ежи оставался сидеть на месте.

– Мне понравилось, как ты придумал спрятать этот проклятый камень, хлопец, – похвалил Гжегож как ни в чём не бывало, но юноша едва расслышал его слова. – И мне было бы интересно посмотреть, на что ты ещё способен. Длугош будет учить тебя бою на мечах.

– Меня? – встрепенулся Ежи, и сердце его упало в пятки. – Я не умею.

– В этом и есть смысл учёбы. Тебя научат.

И стоило, наверное, возразить, сказать, что сыну кухарки не пристало браться за оружие, да и вряд ли у Ежи хватило бы сил, чтобы просто поднять тяжёлый меч, но Гжегож уже вышел из комнаты, не прощаясь.

– Толстяк, принеси сюда тюфяк, – донёсся его голос из-за двери. – Ежи будет ночевать здесь. И дров побольше принеси.

Руки дрожали, в ушах голоса жужжали и жужжали, и Милош едва сдерживался, чтобы не прогнать глупых баб взашей.

Всё в курильне перевернули с ног на голову, выпотрошили сундуки и ящики, забрали найденное, а пустоту заполнили погорельцами. Обнищавшие, замёрзшие горожане натаскали в бывшую курильню весь хлам, что нашли: провонявшие гарью одеяла, битую посуду, поломанную мебель – всё, что можно было найти на останках Совина.

Погорельцы не были рады приходу Милоша: в доме не хватало ни места, ни еды для новых жителей. И прогнать их было нельзя, не мог же чародей обратиться к страже, предъявить свои права на бывшую курильню. Раз Часлав остался в стороне, так Милошу и вовсе не стоило приближаться к зданию, но была причина, по которой он забыл обо всех предосторожностях.

В небольшом закутке, где раньше мыли и заправляли кальяны, хранили посуду, еду и напитки, прятались ради короткого отдыха прислуживающие господам мальчишки, в самом углу, под громоздким шкафом со стаканами и тарелками одна из половиц не была прибита. О той половице знали только старый желтолицый Фэн Е и Милош. И до самой своей смерти, которую люди Часлава подарили Е, пришелец с островов Хитрого Ящера хранил там своё добро. Каждый день он откладывал по монете, и состояние его медленно росло. Милош знал о тайнике, но не подавал виду и золота тоже не трогал. Но когда Фен Е, человек с обожженным лицом, отправился к предкам, у золота не стало хозяина, и Милош продолжил дело Фен Е. Он перенёс туда всё, что накопил ранее, и добавлял каждую седмицу новые монеты. Мешочка Е стало не хватать, к нему прибавился второй, а вскоре и третий, и четвёртый. Не так уж и много успел накопить Милош, но ему хватило бы на хороший дом где-нибудь в Твердове, на то, чтобы начать своё дело и жить ещё безбедно около года, но к чему это всё теперь? Это золото – всё, что у Милоша осталось, и потому он выломал с десяток досок в бывшей курильне, перевернул все мешки и сундуки, что натаскали сюда погорельцы, но так ничего и не нашёл.