Глаза против воли нашли Неждану, приметили её смущённую улыбку, довольную усмешку Синира и его руку, что лежала теперь на плечах девушки.

«Мало фарадалы его по голове били», – недовольно подумал Вячко.

Зуй вытер усы, пригладил бороду и, довольно крякнув, поднялся из-за стола.

– От недосыпа меня вряд ли кто-то заговаривать будет, пойду я спать, – сказал он негромко. – И вам того же желаю.

– Спокойной ночи, – мягко улыбнулся Вторак.

Вячко лишь кивнул дружиннику, прощаясь.

Зал затихал, гасли огни, замолкали голоса гостей. На постоялом дворе в ту зиму немало было людей, бежавших на север из разорённых городов и деревень, но не каждый мог заплатить за комнату и сытный ужин, оттого и ютились ободранные, замёрзшие путники у стен, жевали скудную пищу, а ночевать вовсе уходили в хлев, где жались друг к другу, пытаясь согреться. Вячко разглядывал беженцев, пытаясь запомнить их лица, но в памяти отпечаталось лишь общее у всех выражение тоски и отчаяния.

Отец, верно, сказал бы Вячеславу нечто мудрое, правильное. Великий князь всегда находил нужные слова. Мстислав Мирный сказал бы, что Вячко – отец всем обездоленным, их защитник, поставленный Создателем. Он, верно, добавил бы, что лишь благодаря труду кметов, рыбаков, гончаров да кузнецов княжеский стол всегда полон, а значит, то не простой люд обязан князьям, а князья обязаны народу. Мстислав, верно, и ужином бы своим поделился так же щедро, как выделял он золото из казны на помощь беженцам в Златоборске.

– Она боится твоего меча, – прервал размышления Вячко Вторак.

Вячко посмотрел на бывшего раба растерянно, позабыв почти, что тот всё время сидел рядом.

– Кто?

– Неждана.

Снова Вячко невольно взглянул на неё. Синир рассказывал что-то, улыбался, наклонившись к самому уху девушки, Неждана сжалась, словно котёнок, и смотрела в сторону.

– Она пуще огня сторонится этого твоего меча, – продолжил рассуждать Вторак. – С чего бы? Все руки у неё вроде бы на месте, – и он покрутил перед носом своей обвязанной культёй и засмеялся, обнажая жёлтые зубы.

– А ты не боишься? – задумчиво спросил Вячко.

– А чего его бояться? Опасаться надо врага, а ты, княжич, уж больше меня не обидишь, я теперь твой человек.

– И ты меня не ненавидишь? Чудно.

Вторак улыбался, морща широкое, похожее на репу лицо.

– А за что ненавидеть? Я пытался убить твоего брата, смог бы, так и тебя бы убил, пусть и не по своей воле, а ты меня честно одолел. Не из жестокости же ты мне руку оттяпал. Да и рука – это такая малость, ерундовая цена за здравый рассудок. Ты бы только знал, княжич, каково это, когда ты – не ты, когда мысли твои и желания чужой воле подчинены. Ведь любой холоп больше свободы имеет, чем чародей в вольных городах. Пусть холоп своей жизнью не владеет, пусть так же чужим приказам подчиняется, только мысли его всё равно никто не отнимет, сердцу никто не прикажет. А у меня и не было своих мыслей почти двадцать лет, только приказы господ.