Но Хадсон не двигается с места, и сейчас я впервые понимаю, насколько неколебимым может быть вампир – особенно такой сильный, как Хадсон. Потому что хотя я и горгулья, мне не удастся встать перед ним, заслонить его, если он этого не хочет. А он определенно не хочет.
– Что это значит, Нури? – спрашивает Хадсон, и в голосе его звучит арктический холод.
– Для тебя я королева Нури, – рычит она, – и думаю, ты и сам отлично знаешь, что это значит. Или ты так наивен, что вообразил, будто можешь безнаказанно явиться к моему Двору после того, что ты сделал с моим Дэмиеном?
– Да, я отлично знал, что произойдет, если я прибуду сюда. Приятно, что ты не обманула моих ожиданий. – Он поднимает бровь. – Хотя, с другой стороны, яблочко от яблони недалеко падает, не так ли? Разве не так звучит старая поговорка?
Ее лицо багровеет от ярости, голос дрожит от злобы, когда она поворачивается к своим гвардейцам и говорит:
– Чего вы ждете?
Они разом бросаются вперед, и у меня сносит крышу, ведь я понимаю, что Хадсон не даст мне встать между гвардейцами и им. Но в конечном итоге оказывается, что мне не нужно этого делать, потому что вместо меня это делает Лука. А также Иден и Мэйси.
– Вы не можете это сделать, – кричит Мэйси. – Я понимаю, что вы расстроены из-за Дэмиена…
– Это уже сделано, – холодно отвечает Нури. – Теперь вопрос заключается только в том, кто из вас окажется в тюремных камерах по соседству с ним.
– Мы все, – рычит Лука, но я замечаю, что Флинт не сдвинулся с места.
– В самом деле? – Нури смотрит на Мэйси, Луку, Иден и меня. – Вы в самом деле хотите рискнуть всем ради этого
– Да, – говорит Мэйси. – Хотим.
– Нет, – говорит ей Хадсон, и впервые на моей памяти его голос звучит не совсем твердо, как будто он не может поверить, что это происходит на самом деле.
Нет, речь идет не о том, что над ним нависла угроза оказаться в тюрьме, а о том факте, что кто-то встал на его защиту. Что кто-то поддерживает его, прикрывает его спину, как я сейчас.
– Мы можем говорить откровенно? – спрашивает Иден, затем продолжает, не дожидаясь разрешения Нури. – Дэмиен был говнюк. Ваше величество, я любила его, как и Флинт, но он все равно был говнюк и сам виноват в своей смерти.
– Ты смеешь являться в мой дом и дурно отзываться о моем покойном сыне? – спрашивает Нури. – Твой род недостаточно силен для таких вещей.
– При всем уважении, дело тут не в том, насколько силен мой род, – огрызается Иден, – а в том, что ваш сын никогда не был таким, каким вы хотели его видеть, и все здесь это знают. Вы можете притворяться сколько угодно, но я выросла при Дворе, и здесь об этом знали все. Я также успела хорошо узнать Хадсона, и как человек он в десять раз лучше, чем был ваш сын.