– Да уж, это точно. – Он опять растягивает слова.

– Теперь ты понимаешь, почему я не верю, что наше попадание в Каземат шесть раз подряд – это случайность?

– Не знаю. – Он бросает свой альбом для набросков на койку и оставляет всякие попытки казаться безучастным. – Я живу здесь всю жизнь и знаю эту тюрьму как свои пять пальцев. И я понятия не имел, что это вообще возможно – контролировать вращение Каземата. – Он смотрит на Колдер, которая стонет, скорчившись под одеялом. – Это неправильно – творить такое с людьми.

– Тут вообще все неправильно, – говорю я ему. – Это варварство, дикость и чудовищное злоупотребление властью. Это надо прекратить. Не только повторение мучений из ночи в ночь, а вообще всю эту практику. Никто не должен проходить через это просто затем, чтобы выйти из тюрьмы, тем более если ему вообще там не место.

Реми кивает.

– Согласен. Но я все равно не могу им помочь. Я бы помог, если бы мог, Грейс, но я ничего не могу поделать. Иначе я бы делал это уже сейчас.

Это не тот ответ, который я хотела услышать, но когда я смотрю на него – когда вижу возмущение на его лице, – я верю ему как никогда. Он и вправду ничего не может сделать, чтобы их спасти.

– Вряд ли они… – Я осекаюсь, когда Хадсон издает истошный вопль.

Я больше не могу держать свои эмоции в узде. Я больше не могу выносить этого ни секунды. Я не могу сидеть сложа руки и смотреть, как он страдает.

Меня охватывает ярость, и вместе с ней мне в голову приходит мысль. Идея имеет мало шансов на успех, но надо хотя бы попытаться. И я тянусь в глубь себя и начинаю искать светящуюся синюю нить, которую так старательно игнорировала все это время – и вижу, что она пылает так же ярко, как прежде. Я хватаю ее и, закрыв глаза, сжимаю изо всех сил.

Глава 126. Я люблю тебя до смерти (хочу я того или нет)

Глава 126. Я люблю тебя до смерти (хочу я того или нет)

Открыв глаза, я оказываюсь в Кэтмире – в комнате Хадсона. Я вижу большую красно-черную кровать, по поводу которой у меня было столько фантазий, и чувствую тепло весеннего солнца, льющегося в окна. И слышу звучащую из динамиков песню «Грейс» Льюиса Капалди.

Но только это и можно назвать знакомым. Все остальное искажено.

Вся мебель разломана на куски, виниловые пластинки разбросаны и разбиты, книжные шкафы вырваны из стен, а книги валяются под ними, вырванные страницы парят в воздухе.

В углу за стереосистемой я вижу другую версию меня. Я одета в форму Кэтмира, но вместо того чтобы сидеть на кровати (как я представляла себе много раз), я скорчилась в углу, плача и умоляя кого-то: