Флинт наконец-то сдвинулся с места и теперь лежит на животе, зарывшись лицом в подушку и словно одеревенев.

Колдер все еще сидит в темноте и говорит без умолку высоким сдавленным голосом, тараторит все быстрее.

А Хадсон… Хадсон большую часть вечера проводит в душе, и я не знаю, потому ли это, что ему хочется вопить и делать это так, чтобы мы не слышали, или просто потому, что он желает чувствовать себя чистым.

Когда гаснет последняя светящаяся точка, я уже почти не могу думать, почти не могу дышать. Я могу делать только одно – молиться, пока камера вращается, вращается и вращается.

Глава 125. Я дохожу до ручки

Глава 125. Я дохожу до ручки

Как только вращение прекращается, я понимаю, что мы в жопе. Огоньки на стене вспыхивают красным, и опять Хадсон, Флинт и Колдер теряют сознание.

Кажется, я кричу – правда, точно я не знаю, так это или нет, потому что паника захлестывает все мое существо. У меня сводит живот, сердце колотится так, будто вот-вот взорвется, и в голове бьется одна мысль: «только не это, только не это, только не это, только не это».

– Это последний раз, – говорит Реми, и слышно, что он так же измучен и деморализован, как и я сама. – Они могут это выдержать.

– Могут, но не должны, – рявкаю я на него и только теперь обнаруживаю, что стою на коленях, хотя и не помню, как оказалась в этой позе.

Я пытаюсь встать, но мои ноги так дрожат, что я едва могу стоять. Я не могу. Не могу смотреть, как они проходят через это опять. Не могу.

Камеру оглашает истошный крик, и мне кажется, что кричу я, но нет, это не так. Это кричит Колдер, моля:

– Хватит. Господи, пожалуйста. Хватит.

По лицу Флинта текут слезы, он рыдает так, будто у него разрывается сердце.

А Хадсон – Хадсона колотит такая дрожь, что у него стучат зубы, и его голова бьется о стену, возле которой он упал.

– Надо уложить их на койки, пока они не расшиблись, – говорю я, и Реми кивает.

– С ними все будет хорошо, – повторяет он, наверное, в тысячный раз.

Но, когда он укладывает их на койки и я накрываю их одеялами, у него становится куда менее уверенный вид. Все трое выглядят так, будто их жестоко пытают, и бессильно стоять над ними и смотреть – это, пожалуй, самое худшее переживание в моей жизни.

Когда Хадсон тоже начинает плакать, я больше не могу это выносить. Повернувшись к Реми, я прошу: