Я делаю глубокий вдох, затем выдыхаю так медленно, как только могу. Потому что не имеет смысла грустить. Не имеет смысла хотеть еще больше, когда я и так имею столь много.

Не имеет смысла сожалеть о том, что должно произойти – особенно когда это спасет того, кого ты любишь.

Но правда заключается в том, что я хочу Хадсона. Я люблю Хадсона. Думаю, я люблю его с тех самых пор, как, выйдя на арену перед Лударес, я увидела, как он сидит на трибуне, читая «Нет выхода». Он был недоволен тем, что я ходила в комнату к Джексону – этого я тогда, разумеется, не знала, – так что, когда он стал дразнить меня по поводу моих трусиков, я представляла собой легкую мишень.

Но с Хадсоном с самого начала все было иначе. Он видел все части меня, даже те, которыми я не горжусь. Он принимал меня в мои удачные дни, он дразнил меня, помогая преодолеть плохое настроение в худшие мои дни, и любил меня, несмотря ни на что. И верил в меня, несмотря ни на что. Он оберегает меня – как же иначе, – но делает он это не так, как Джексон. Он толкает меня вперед, верит в меня, он хочет, чтобы я была лучшей версией себя и настолько сильной, насколько это возможно.

Он поддерживает меня – он всегда будет поддерживать меня, – но ему нравится, чтобы я и сама была сильной. Чтобы я крепко стояла на ногах. Крутая горгулья нравится ему не меньше, чем не такая уж крутая девушка-человек.

Он умный, веселый, насмешливый, милый, сильный, добрый и привлекательный. В нем есть все то, что я когда-либо хотела получить от парня, притом он невероятно сексуален.

Но я никогда ему этого не говорила. Хотя он мне это говорил. Я просто отказывалась принять это, отказывалась признаться в этом даже самой себе. А теперь мы застряли на этой арене, и я могу сколько угодно отпускать уничижительные комментарии по поводу этих великанов, но мы оба знаем – если мы допустим хотя бы одну ошибку, если не рассчитаем наших действий хотя бы на секунду, – то нам крышка. Не будет ни Короны, ни эмоциональных признаний, ничего, кроме боли, смерти и утрат.

И это нечестно – и по отношению ко мне, и по отношению к нему. Я не смогу рисковать тем, чем нам приходится рисковать на этой арене, не смогу жить дальше, если не дам ему знать, что я чувствую.

Он начинает двигаться – готовится побежать – но я хватаю его за руку, сжимаю его запястье. Прикладываю ладонь к его прекрасному любимому лицу. И говорю те единственные слова, которые стоит произнести в такую минуту. Те единственные слова, которые стоит сказать такому мужчине.

– Я люблю тебя.

На его лице мелькает изумление, его глаза широко раскрываются и вспыхивают, ища что-то на моем лице – я не знаю что. Но затем появляется та самая ямочка на его щеке, и он улыбается. Но говорит он только одно: