Отель «Три лебедя», в котором он задержал номера 508–509–510, подвергся с 1905 года некоторым изменениям. Осанистый, с носом как слива, Люсьен не сразу узнал его, а потом заметил, что мосье определенно не «зачах», хотя на самом деле Ван практически вернулся к своему весу семнадцатилетней давности, сбросив несколько килограммов во время горных приключений на Балканах с неугомонной маленькой Акразией (оставленной в фешенебельной частной школе под Флоренцией). Нет, мадам Винн Ландэр не звонила. Да, вестибюль обновили. Отелем управляет теперь швейцарский немец Луи Вихт, сменивший своего покойного тестя Луиджи Фантини. В главном салоне, как было видно сквозь его двери, огромное полотно, которое он хорошо помнил – три широкобедрые Леды обмениваются лимническими впечатлениями, – заменил шедевр неопримитивизма, изображающий три желтых яйца и пару перчаток водопроводчика на чем-то вроде мокрого кафельного пола ванной. Когда Ван вместе с портье в черном сюртуке вошел в «кабину», она глуховато громыхнула у него под ногами и затем, двинувшись, торопливо пустилась сообщать обрывочные результаты каких-то состязаний, кажется, гонок на трициклах. Ван не мог не пожалеть, что этот темный функциональный ящик (даже еще менее поместительный, чем подъемник для помоев на задах, которым он пользовался в прошлом) заменил роскошное сооружение былых времен – высокий зеркальный зал, знаменитый оператор которого (белые бакенбарды, восемь языков) превратился в кнопку.

В коридоре 509-го номера Ван узнал картину «Bruslot à la Sonde», висевшую рядом с брюхатым на вид белым шкапом, круглые раздвижные дверцы которого неизменно захватывали угол ковра, теперь исчезнувшего. В гостиной лишь дамское бюро да балконный вид остались на месте, все прочее – полупрозрачные орнаменты из скрученной пшеницы, стеклянные бутоны, обтянутые шелком кресла – вытеснили хох-модерновые приспособления.

Он принял душ и переоделся, допил бренди из фляжки в несессере и позвонил в аэропорт Женевы, откуда ему сообщили, что последний аэроплан из Америки только что приземлился. Он отправился на прогулку и обнаружил, что знаменитый «mûrier» на приподнятой террасе, раскинувший свои огромные ветви над скромной уборной в начале мощеной улочки, покрылся пышным багряно-голубым цветом. Он выпил пива в кафе напротив железнодорожной станции, а потом машинально толкнул соседнюю дверь и вошел в цветочную лавку. Какая рассеянность – позабыть, что она сказала в последнюю их встречу о своей странной антофобии (каким-то образом произросшей из того распутства à trois тридцать лет тому назад). Розы она во всяком случае никогда не любила. Он долго не отрывал глаз (а они могут еще дольше) от маленьких гимний из Бельгии, длинных гвоздик Сенсация и алых Суперзвезд. Были еще циннии и хризантемы, и афеландры в горшочках, и чета грациозных вуалехвостов в стенном аквариуме. Не желая разочаровывать любезного старика-флориста, он купил семнадцать бездуханных роз Баккара, попросил адресную книгу, открыл ее на «Ад – Ау», Монт-Ру, наткнулся на «Аддор, Иоланда, м-ль секрет., ул. Радостей, 6» и с американским присутствием духа распорядился отнести букет по этому адресу.