— Не очень-то ты любишь сестру, — проворчала и вгрызлась в овсяное печенье — ещё теплое, матушка Соули расстаралась.

— Я ее обожаю, — усмехнулся Монтегрейн. — Особенно когда она шлет мне письма с другого конца страны.

— А по-моему, она очень интересная, — не согласилась Мэл. За что получила полный иронии взгляд.

— Скажешь мне это вечером.

Что ж, он знал свою сестру куда лучше нее, так что спорить было бы глупо.

— А как я?.. — спохватилась Амелия, опустив взгляд на лежащие на ее ногах длинные полы чужого халата. Она-то не хотела смущать своим видом слуг, но о рано встающей гостье не подумала.

— Пойдешь по коридору в мужском халате? — любезно подсказал собеседник.

— Вот именно!

Рэймер пожал плечом.

— Ногами, как же еще?

Мэл скорчила в ответ гримасу.

Нравится ему ее улыбка, понимаешь ли. Так и будет теперь смешить? А она так и будет поддаваться на провокацию и смеяться?

И, боги, почему же ей хочется смеяться прямо сейчас?

* * *

Опасения Амелии оказались напрасны: если леди Боулер и проснулась ни свет ни заря, из выделенных ей покоев она не вышла, и Мэл спокойно прошмыгнула в свои комнаты. Правда, выдохнула только тогда, когда за ее спиной захлопнулась дверь.

Щеки отчего-то горели, а на лицо просилась, казалось, уже прочно поселившаяся там улыбка.

Что происходит? Она сошла с ума?

Умывшись ледяной водой и переодевшись в платье для верховой езды, Амелия подошла к зеркалу, чтобы расчесать и заплести волосы. Щеки все еще горели, несмотря на холодное умывание, а глаза как-то лихорадочно блестели.

Нет, может, у других людей глаза и блестят просто так — от хорошего настроения, от радости, от любви или от предвкушения праздника. Но у нее-то нет. От невыплаканных слез, от плохого самочувствия — возможно. А сейчас…

Потерев алеющие щеки-предатели ладонями, Мэл решительно потянулась к шкатулке с косметикой. Если подкрасить глаза, яркость щек будет менее заметна, не так ли?