Вот оно, по сути, то самое признание, за которым она сюда и приехала. Какая ирония — задание выполнено. Монтегрейн не назвал ни имени, ни места нахождения ребенка, но ведь признался. Для его ареста и теперь уже настоящего допроса с пристрастием достаточно ее показаний под присягой.

Ей вдруг стало нестерпимо холодно. Она поежилась и села, обхватив себя руками. Какого черта ей вообще взбрело в голову задавать эти вопросы?

— Что с тобой? — Рэймер тоже сел, специально или нет, но, поднимаясь, переместился чуть ближе.

— Ты только что прямым текстом признался мне в измене короне, — честно ответила Мэл, даже не пытаясь скрыть ужас от осознания этого факта в своих глазах.

Однако Монтегрейн лишь усмехнулся.

— Поверь, Гидеон в курсе того же, что и ты. И даже больше. Но доказать ничего не может.

— Пока, — буркнула она.

— Пока, — охотно согласился Рэймер и посмотрел на нее оценивающе и одновременно с вызовом, будто говоря: «Вот и поглядим теперь, чего ты стоишь».

Амелия не выдержала этого взгляда, отвернулась.

Измена — это страшно, это за гранью добра и зла, так вбивалось в голову с детства. Прав король или нет, он король, абсолютная власть, которой следует быть верным, либо умереть. И все же… Могла ли она винить сидящего рядом с ней человека в том, что он пытался сохранить жизнь невинному ребенку? Конфликт интересов, кажется, так это называется. Но если личность дочери принца всплывет, рано или поздно это действительно может привести к заговору, перевороту и даже к гражданской войне. И сколько людей тогда погибнет? Явно не только один ни в чем не повинный ребенок…

На сей раз она повернулась к нему всем корпусом, сама с вызовом вскинув подбородок.

— А если я тебя сдам?

Долгое мгновение глаза в глаза.

И спокойный ответ:

— Сдай.

И тогда он умрет, а Гидеон так и не узнает нужное ему имя, поняла Амелия. Да, говоря это ей, Монтегрейн рисковал, но рисковал исключительно собой. Если он не признался СБ до сих пор, то вряд ли изменит свое решение даже под пытками. Ее передернуло.

Скрипнула зубами. Легко рассуждать о том, что король и государство не сделало для одной маленькой Амелии Грерогер ничего хорошего. И совсем другое — вот так, зная правду, самой стать изменницей.

— Не сдам, — выдохнула, зажмурившись.

Ответом ей была тишина.

Осторожно открыла глаза.