– Я сделала тебе больно?

– Это… – Он остановился, чтобы перевести дыхание. – Мой вопрос.

Хихиканье, сорвавшееся с ее уст, казалось неуместным, но в его глазах блеснула улыбка, так что смех в такой ситуации, возможно, и не считался странной реакцией, а если и считался, ей было плевать, – и, прежде чем она успела принять решение, его бедра дернулись, и она позабыла о смехе.

Алесса чувствовала, как он напрягается и старается держать себя в руках, но его чуткие губы ласкали ее мягкими поцелуями, и постепенно она расслабилась. А потом боль ушла, возникали разве что короткие вспышки, однако крошечные уколы практически сразу растворялись благодаря их дарам.

– Я больше не могу…

Она заставила его замолчать поцелуем, безмолвно побуждая продолжать. Алесса не достигла бы – не сумела бы снова достичь вершины, но это не имело значения. Ей хотелось наблюдать за ним, запомнить выражение его лица.

Когда Данте расслабился, разомлевший и тяжелый, она решила, что он заснул, и провела ногтями вверх и вниз по его спине, потираясь гладкой щекой о его щетину.

Она подарила ему это. В кои-то веки ее тело – ее прикосновения – даровало удовольствие, а не боль. Алесса так долго считала свою силу чем-то ужасным, тем, что нужно подавлять, контролировать и бояться. Но это… это случилось в том числе благодаря ее дару. Дару отдавать, соединять, передавать мысли и чувства, которым не находилось слов.

В течение пяти лет ей твердили, что Финестра – окно в божественное, и впервые, наблюдая за лицом Данте, она поверила в это.

Его мышцы напряглись, когда он собрался с силами, чтобы отодвинуться.

Алесса протестующе захныкала и прижала его к себе.

Приподняв голову, он поцеловал ее в нос.

– Я раздавлю тебя.

– Я умру счастливой.

Перекатившись на бок, он потянул девушку за собой и положил ее голову себе на грудь.

– Ты не можешь умереть сегодня ночью. Ты должна спасти мир.

Момент был слишком драгоценен, чтобы омрачать его сомнениями и страхами, поэтому, когда Данте прошептал ей в лоб ласковые слова на древнем языке, она прижалась к нему еще сильнее. Некоторые слова переводить не требовалось.

Алесса проснулась в полнейшей темноте с ласкающим ее прохладным сквозняком, а не Данте. Потянувшись, кончиками пальцев нащупала его спину. Он сидел на краю кровати.

– Вернись ко мне, – прошептала она.

За то время, что она спала, набежали облака, поэтому их второй раз ограничился прикосновениями, вкушением и звуками. Поцелуями, оставляющими горячие следы, и бормотанием, которое на самом деле было не словами, а чувствами, которые оформились во вздохи, сливающимися воедино между приоткрытыми губами.