Сорок восемь

Tutti son bravi quando l’inimico fugge.

Когда враг отступает, все храбры.

ДИВОРАНДО

У рока имелся свой цвет. Не совсем черный, а темно-серый с синим отливом, от которого веяло дурным предчувствием.

Тень над сланцевым морем становилась все ближе и больше, расширяясь и постепенно скрывая горизонт. Под Пиком Финестры поверхность океана оставалась неподвижной, словно затаила дыхание.

Низкий, размеренный ритм пехотного строя соответствовал армии ровных сердцебиений. Ни страха, ни сомнений, ни индивидуальности. Сплоченность.

Сердце Алессы взбунтовалось, заколотившись так быстро, что, казалось, сбивалось с ритма каждые несколько ударов.

Окна были заколочены досками, а улицы – выметены дочиста. Армия представляла собой фалангу сверкающих доспехов, но стена из металла не скрывала стоящих за ней людей. Чумазые, но решительные лица собранного наспех народного ополчения выглядывали в щели и искали спасения.

Искали ее.

Финестра практически видела себя их глазами. Девушку на утесе, одетую лишь в тонкую сорочку, нагрудник и шлем, а руки и кисти, ноги и ступни были обнажены. Каждая конечность должна оставаться открытой и доступной всем Фонте, а не одному, чтобы за них можно было легко схватиться, даже если они упадут.

Они тоже носили минимальную броню. Тунику из тонкой кольчуги, шлем и обрезанные до середины икры штаны.

Капитан Стражи и его лучшие бойцы окружили Пик, готовые, если потребуется, умереть, чтобы Финестра и Фонте остались живы и могли сражаться. Данте стоял между Фонтами и их рядами – немного ближе к Алессе, чем остальные стражники, потому что он по-прежнему притворялся Калебом.

Томо, Рената и члены Совета находились за высокими стенами Цитадели и обеспечивали связь между батальонами, размещенными по всему острову, намеревающимися остановить любого скарабео, посмевшего преодолеть первую линию обороны. Бывшие Финестра и Фонте и старейшины готовились к тому, чтобы координировать операцию по спасению раненых.

Скоро склон холма заполнится разорванными телами, а грязь оросится кровью.

Если бы она смотрела только на поверхность океана, то решила бы, что надвигается шторм. По волнам потянулась тень, возник гул, переходящий в рокот. Но прилив ужаса, нахлынувший на нее, вызвала не погода.

Хлопанье крыльев, звук мчавшейся по рельсам повозки, скатывающейся по крутому склону вниз и все набирающей скорость. Ее сердце забилось быстрее. Океан не бушевал, волны не разбивались о берег, не ревели, а потому ничто не заглушало гул миллионов крыльев и щелканье жвал.