— Я пригласила друга, — объявила Сорен, падая на левый диван у ног Каллиаса, поднимая их и поворачивая так, чтобы они оказались у неё на коленях. Каллиас нерешительно пнул её руку, но улыбка на его лице была тёплой. Плечи Элиаса напряглись, но он заставил себя улыбнуться, отвечая на приветствие Каллиаса.
— Садись, — сказал старший принц, указывая на пол перед диваном. — И поешь немного, пока у Финна не заболел живот.
— Выпей вина, пока у Кэла не началось похмелье, — парировал Финн, хотя лезвие бритвы, которое он обычно сохранял в своих словах, сегодня казалось мягче, его улыбка нежнее, когда он швырнул подушку в лицо Каллиаса, опасно выплеснув вино в бокале принца. — Ты как раз вовремя, Эли.
— Как раз вовремя для чего?
Помимо переедания и чрезмерного употребления алкоголя, по-видимому.
— Время историй, — сказала Джерихо, слегка зевнув, вытянув руки к потолку, чтобы расправить плечи.
Элиас мог бы поклясться, что видел в зеркале, как растение в горшке у очага расправило свои листья, и мерцание зелени заиграло в прятки между его стеблями. Его рука дёрнулась к ключице, ища, уже не в первый раз, чётки, которые он не мог носить без того, чтобы его быстро не обвинили в использовании
— Это фестивальная традиция. Мы прячемся где-нибудь одну ночь в году, обжираемся едой и вином и рассказываем истории, пока первый не заснёт. Затем мы несем заснувшего в бассейн и бросаем туда.
Каллиас нахмурился.
— Я всё ещё голосую за то, чтобы мы развеяли эту традицию.
Финн ухмыльнулся Сорен.
— Он кислый, потому что проигрывает каждый год.
— Не каждый год!
—
— Неважно, — сказал он. — Не в этом году. Джерихо уже зевает.
— Я легко зеваю, — проворчала Джерихо, взбивая свои волосы. — Это не значит, что я легко засыпаю.
— Я бы не волновался, Кэл, — прохрипел Вон.
Казалось, он оправлялся от припадка после бала, но в его глазах была постоянная усталость, которая эхом отдавалась в теле самого Элиаса. Он понимал, откуда это взялось — когда человек ведёт битву со своим собственным телом, истинного покоя найти невозможно.