– Поэтому ты и удалился? – спрашиваю я, открыв сушилку, чтобы пощупать одежду. Она еще довольно мокрая, но я вынимаю некоторые вещи, которые не хочу пересушить – не то они, чего доброго, сядут, – и бросаю их в корзину, прежде чем опять закрыть дверцу и включить таймер. – Потому что не хотел мне мешать?

– Я удалился, потому что мне надо было кое-что сделать. Но ты увильнула от ответа на мой вопрос, так что я не могу не спросить, нет ли у тебя конкретной причины находиться сейчас здесь и заниматься стиркой. – Он смотрит на меня, прищурив глаза. – Так что давай, выкладывай.

– Все это пустяки.

– Ты терпеть не можешь стирать, так что я ни на минуту не поверю, что это пустяки. – Он выхватывает из сушилки мою любимую толстовку и держит ее так, что я не могу до нее дотянуться. – Выкладывай, или ты больше никогда не увидишь это худи.

– Это пустяки, – повторяю я. Затем взвизгиваю, когда он сжимает влажное худи в комок и готовится бросить его в мусорный бак.

– Это твой последний шанс, Грейс.

– Ну хорошо. Я нервничаю.

– Нервничаешь? – Он растерян и опускает худи. – По какому поводу?

– Мы должны встретиться завтра утром на стадионе и начать готовиться к Лударес. Я должна впервые попытаться полететь, а я понятия не имею, как это делать. И не знаю, смогу ли я превратиться в горгулью. Все станут делать то, что умеют, а я либо останусь человеком, от которого нет никакого толку, либо превращусь в еще более бесполезную статую.

Хадсон смеется, и мне вдруг хочется стукнуть его.

– Ну спасибо, – говорю я, сердито глядя на него. – Ты вынудил меня сказать тебе, в чем дело, а теперь смеешься надо мной. Какой же ты поганец.

– Я смеюсь не над тобой, Грейс, – выдавливает он из себя между приступами смеха. – Я… Ох, мне так смешно, что я даже не могу спокойно соврать. Да, я смеюсь над тобой.