В ее голосе зазвучали слезы, у меня в глазах тоже защипало. Снимок лишь подтвердил ту правду, которую мы уже знали, однако смотреть на него было все так же больно. Трудно поверить, что эта маленькая девочка Колетт и есть наша мать – наша загадочная мать, красивая женщина, которая парила на периферии наших детских жизней, как красочный газовый шарфик, подхваченный ветром.

Берди сложила листок и провела рукой по обложке дневника.

– Отец хотел его уничтожить, но я рада, что ему не удалось. Я прочитала то, что написала мне мама. Отец всю жизнь прятал это письмо. Она заставила его пообещать, что он ничего не скажет мне, пока я не буду готова услышать. Но я, видимо, слишком хорошо притворялась, что все забыла, и он решил притворяться вместе со мной. Он хотел меня защитить. Любовь – странная штука, верно?

Далеко в волнах затарахтела моторная лодка, но никто из нас не отвел взгляда от пропахшего дымом блокнота.

– Она просила меня ее простить, – тихо проговорила Берди. – Но не мое прощение ей было нужно. – Она подняла голову и взглянула на Мейси и меня. – Раны матери глубоки и вечны. Я теперь знаю. Надеюсь, что со временем вы сможете простить меня, как я простила ее. Еще не поздно начать все сначала.

Мейси отвела взгляд. Ей всегда было труднее всего понимать Берди. Возможно, потому, что она слишком сильно хотела ей угодить. Мне же одобрение матери не требовалось, и я меньше испытывала разочарований. Но сейчас, глядя на нее, внезапно осознала, что кое в чем была не права. Я считала ее слабой все эти годы. Однако она была достаточно сильной, чтобы пригнуть голову, пока не окрепнет настолько, что сможет противостоять ветрам. Мое возвращение домой стало переменой, в которой она нуждалась. Переменой, которая нужна была нам всем. И все из-за чайной чашки с блюдцем, несколько десятков лет простоявших в буфете незнакомой нам старой дамы.

– Я готова попытаться, – сказала я.

Мне не нужно было напоминать ей о ранах, полученных в детстве. Она знала об этом сама. Но, может быть, мы с Мейси тоже достаточно окрепли, и новые раны нам не грозят.

– Я так сильно злюсь, что даже не могу решить, на кого должна злиться, – проговорила Мейси со слезами на глазах.

– Тогда не злись, – тихо посоветовала Берди. – Я вот решила не злиться. У нас есть выбор. Мы можем считать годы, которые потеряли, или годы, которые еще впереди. – Она накрыла ладонью руку Мейси, как бы желая смягчить эффект от своих слов. – Ты всегда так легко обижалась, Мейси. И в этом виновата я. У меня росли две самые замечательные дочери, а мне всегда хотелось вмешаться, сделать их такими, какими хотела их видеть я. Прошу за это у вас прощения.