Мейси вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Ты помнишь Жиля? И вашу жизнь во Франции?

Берди с минуту молчала.

– Крошечными отрывками. Я была очень маленькой. Помню кухню нашего дома. Черно-белый пол. Помню его ладонь, как я чувствовала ее, когда он держал меня за руку. – Она посмотрела на свои пальцы, которые сжимали черно-белую фотографию девочки, которую она забыла. – Я помню ощущение счастья.

– Как ты узнала, где находится чайник? – спросила я, чтобы уложить на место последний кусочек пазла.

– Я спросила отца. Той ночью. Он хотел убедить меня, что чайник уничтожен, только я знала, что это не так. Джордж показал мне тот подпол, я видела, что отец хранил там свой мед, когда был большой урожай. Вы уже искали во всех других местах, и когда я спросила его, не там ли чайник, в ответ он только написал кое-что в своем блокноте.

– «Разве грех – любить слишком сильно?» – тихо спросила Мейси.

– Да, именно это. Разве он не прав?

Я помотала головой, надеясь, что если она заболит еще сильнее, я перестану думать. Перестану чувствовать отчаяние отца, который хочет спасти свое дитя. Прогоню мысли об отчаянии матери, верящей, что она делает то же самое. О чувствах маленькой девочки, пойманной в капкан событий, которых она не в силах осознать. В трагедии слишком много участников, чтобы с уверенностью указать, кто в ней виноват.

Мой телефон пиликнул. Я хотела его отключить, но замерла, увидев, электронное письмо от Анри Волана из Франции. Я и забыла о его обещании прислать мне дополнительную информацию о Жиле Мутоне.

– Мама, тот фарфор с пчелами был подарком семье твоего отца в благодарность за работу пасечником в имении Болью. Семья Джеймса хотела бы вернуть его тебе, поскольку ты его законная владелица.

Берди кивнула. Ее глаза смотрели куда-то поверх залива, а, возможно, и поверх океана, на другой его конец, на пасеку среди лавандовых полей.

Мой телефон снова пиликнул. Я провела большим пальцем по экрану и ввела пароль. Раньше я презирала людей, неспособных игнорировать мобильники; похоже, я становилась одной из них. Но письмо было от Анри, а он искал информацию о Жиле. Моем дедушке.

Я открыла сообщение и начала читать. Мне пришлось прочесть его дважды: глаза застилали слезы, и я едва разбирала слова. А потом перечитала еще раз.

– Джорджия, что там? – нетерпеливо спросила Мейси.

– Это о Жиле. Теперь ясно, почему наши бабушка и дед не могли найти его после войны.

Берди медленно повернула ко мне голову.

– Прочитай, – сказала она, не колеблясь.

Я никогда не считала свою мать храброй, однако я начала понимать, что храбрость у нас в крови, она – наша семейная черта. Я откашлялась и начала читать вслух: