Управляет ею Велерад? Иль она - им?

- Успокойся, Князь, - голос Велерада тверд, словно бы соляной слепок, - я не желал ей вреда. Это все ворожба, что идет за вами следом. Дотягивается она до ворожеи твоей. А за нею - видения.

Велерад протянул Яре ладонь, но Дар вмиг откинул ее. Сам поднял свою ворожею на руки:

- Мы не задержимся надолго, Соляной Князь. Беседа к тебе есть. Как закончим, так и уйдем сразу. А пока...

- А пока, - продолжил Велерад, - в Трапезной накрыты столы с яствами заморскими. - Он вперился в знахарку внимательным взглядом, словно бы оценивая ту, а затем закончил: - Твоей ворожее покой нужен. Отнесешь ее в палаты, а там и мы с тобой поговорим.

И он прошел в глубокий коридор, знаком приглашая Дара шествовать за ним.

Степняк осторожно ступил следом. Все нутро степняка бушевало оттого, что он вынужден был оставаться в Копях на ночь, но воин понимал: коль Велерад не поможет ему отыскать дорогу к брату, он навсегда потеряет надежду.

Коридор, такой глубокий и длинный, закончился, едва Дар успел на него ступить. Вереница ниш, соляные столпы, уходящие под самый кров, - все это было, и всего не стало вмиг. А перед ними заискрилась трапезная.

У дальней стены, в озарении белого пламени, покоился трон. Искристо-белый, словно бы выделанный из кристалла драгоценного. И отблески от него - радужные, разноколерные, скакали живыми пятнами по столам, что были расставлены наокол.

Скатерти белые, кружевные. Тончайшие.

Степнячки бы такой холстине обрадовались, да стали бы на себе носить, красуясь перед мужьями, а тут - столы укрывать.

И люди вокруг все в белом. Челядь снова же. Стольники, что покрывали столы яствами. И на всех - ткань дорогая, алтынная.

И все под стать этой холстине - бледные, полупрозрачные словно бы. Едва живые. Дар мог бы поклясться, что видел, как пульсирует в них кровь. Вот только и ей не хватало колеру, жизни.

А степняки, что пришли с Даром, были смуглы. Грязны словно бы. Неподходящи ко всей этой снежной чистоте. Вызывающе живы.

Велерад занял трон, и тут же перед ним поставили широкие столы, укрытые скатертями. А на скатертях тех появились кушанья.

Дара с Ярославой усадили тут же, подле Великого Князя - по правую руку. По левую руку того почивала девка молодая. Холеная, с такой же прозрачной кожей, как и у всех здесь, тонким станом, укрытым легчайшей тканью. Волосы ее, белоснежные, были прибраны под кокошник дивный, каменьями синими украшенный, и с него, кокошника этого, к холодным плитам спускалась тончайшая фата.

- Дочь моя единственная, Радислава, - проговорил Князь, следя взглядом за очами степняка. - Аль не знал ты, что есть у меня такая?