Потом пришел Леший, крепко обнял Ефимовну, прошептав:

— Я тебе говорил, что Волчок чует?

А Пашка разоспался — впервые, наверное, после тяжелого ранения, он спал спокойно, и не снилась ему война, снилось что-то легкое и радостное.

Пришедшие вечером с поля работники шустро собрали стол, у кого что было — первый фронтовик, пусть и поранетый сильно, но живой вернулся, тем более была на него бумага, что без вести, а ён живехонек. Нашлась и бутылочка медовухи, припрятанная дедом Ефимом, вернее, бабой Марьей ещё с далекого сорокового года.

Когда заспанный, но уже не такой умученный Пашка вышел из хаты, его встретили радостными криками, бабы и деды по очереди подходили к нему, осторожно обнимали, бабы все всхлипывали, а деды наоборот, крепко пожимали руку.

Потом было скромное застолье, все старались расспросить Пашку. И каждая надеялась, а вдруг Пашке, вон, как Роде с Панасом, повезло встренуть кого-то из деревенских. Но такое везение бывает ох как нечасто.

— Ты, Паш, як птица-феникс возродился, усем бабам нашим надёжу подарил, може, и вернется ешче кто из наших сельчан? — пытал его старый Ефим.

— Все может быть, дед, по-первости много неразберихи было, когда отступали.

— Паш, а чаго ж ты не писал нам, он, Родя Крутов отписал, что живой.

— Дед, когда меня ранило, в августе, вы ещё у немцев были, а потом… — Пашка помолчал, с завистью глядя на дедову цигарку, запретила ему бабка Марья, даже нюхать, пока ёна яго лечить, — потом ничего не помнил, тяжелый был, слишком, а к концу года в память вошел, ясно стало, что комиссуют подчистую, скоро приеду, пока письмо дойдет — уже дома буду.

— А мы ж тебя, Пашка, с братьями оплакали ешчё до немца. Я от думаю, может, и Степка Абрамов где-нито живой? Вишь, как у Стешки случилося — второй мужик тоже сгинул. Ну от энтого дочка осталася. Гринька сказывал — хорош партизан был, не нашенский, из заброшенных, и Лешай тоже хвалил, от судьба, будь она неладна!

На улице показалась баба Марья.

— Паш, Паша хадим!

Пашка встал и, опираясь на палочку, побрел на лечение. Не знал он, что после перового «сеанса», баба Марья, всю жизнь лечившая народ усякими травами и настоями, много чего повидавшая, — долго сидела у хате и рыдала.

— Божечки, дед, як же ён выжить сумел? Этта ж весь правый бок у шрамах, до колена!

— Наверное, слезы матки яго вярнули?

И терпел стоически Пашка её лечение — нашлись-таки у бабули мази, настойка прополиса, ешчё чаго-то, но полегчало немного воину, стал бодрее ходить и был уже не таким бледно-зеленым. Бабы и слышать не хотели, чтобы он как-то да работал, но Пашка перехватил однорукого секретаря райкома — два фронтовика всегда поймут друг друга, вот и огорошил Пашка сельчан тем, что будет у исполкоме работать, в отделе учета.