— Стыдно и противно за няго, у одной дяревни жили, был як все. Помогал же наших что у заслоне оставались хоронить, а через три дня хлебом-солью встренул хвашистов. Ен же, пока Бунчука ихние жа не повесили, по дяревне ходил гордее Краузе и гадил с Гущевым знатно, тот гад замерз, а энтот за двоих подличал!! Потом, правда, притих, знать, понял, што наши прийдуть. Мы усей дяревней стыдимся, што якую гадинку прглядели! Ён жа свою вернейшую Агашку не пожалел, як она проболталася — што ён удирать собралси, усё — тут же у гестапу попала. Мы усей дяревней просим суд дать ему высшую меру!!

Еремец молчал, только один раз вскинулся, когда пригласили свидетеля Лешего.

— Но, ён же немцам тожеть служил, вона охоты им организовывал? Як же, ён же немецкий прихвостень?

— Немецкий прихвостень, как сказал подсудимый, был оставлен здесь по заданию обкома партии и награжден государственной наградой СССР! — осадил его прокурор.

Судили гада аж два дня, дотошно разбирая все его преступления. Как плевался дед Ефим, когда выплыли документы погибшего на том холме солдатика. Оказалось, пока они, горестно причитая, собирали убитых в одно место, Еремец обыскал и спрятал документы самого старшего из них по возрасту, на всякий случай. Случай получился в сорок третьем, но уехать, как он ни пытался, в Закарпатье не удалось, застряли на Украине, возле Харькова, и привлек внимание к себе по несоответствию в возрасте. Посля приговора — расстрел, деревенские единодушно пожелали такой же справедливости сынку Краузе — Фридриху, не предполагая, что их дружное пожелание исполнится в сорок пятом.

Бабы пластались в поле, пришел с госпиталя ешче один сильно поранетый фронтовик — сын Артемовны, едва передвигающийся на костылях. Опять баба Марья старалась подлечить его:

— Пей сынок, энто хоть горькия трава, но помогаеть, пей — раз живой до матки добрался, значить, ешче поскрипишь, эх, Самуила нема, от бы хто помог!!

Артемовна пришла до Василя, продиктовала письмо для Самуила, просила совета, як лучшее подмогнуть сынку поранетому. И их чудо-доктор откликнулся, подробно расписал для Марьи и Пелагеи все, чем можно было помочь солдату, сетовал, что он далеко. А Артемовне неожиданно повезло — Леший решил сходить проверить транспорт ребят, и в старенькой машине Ивана нашел завалявшуюся между сиденьями упаковку таблеток в коробочке — прочитал аннотацию, понял, что это тоже сильное сейчас лекарство для Семена, — «Оксициллин», называется.

Вытащил чудную упаковку — желтые, какие-то узенькие футлярчики, повертел, увидел, что их можно открыть — откуда ему знать, что эти капсулы можно просто глотать — осторожно высыпал на ладонь порошок и возликовал.