Он сам не понял, когда, в какой момент мучений пришло облегчение. Стало так легко, как никогда не было прежде. Боль ушла. Не было ни жара, ни холода, ни малейшего неудобства, ни даже тяжести. Появилось чувство, что сковывавшие всю жизнь, с момента рождения, цепи разомкнулись, спадая с груди, освобождая душу от прошлых тяжестей и сомнений, предоставляя ей такую свободу, о которой не грезилось в самых радужных детских снах.

Сергей почувствовал, что возрождается к чему-то новому, но подспудно знакомому, что пожелай он воспарить в этот момент, то стоит лишь попробовать – и полетит. Надо лишь сжаться там, возле замершего от немого восторга сердца, двинуть дремлющее доселе нечто усилием воли, чтобы навсегда покинуть это скрючившееся в комок, нелепое, закостеневшее от холода бывшее уже пристанище. Да, с ужасом, но без сожаления. Туда, вверх, выше, выше… домой…

Звезды складывались в разноцветные узоры, вращаясь все быстрее и быстрее, заворачиваясь в разноцветную спираль и притягивая к себе то, что мгновение назад было Сергеем Вашкевичем, но ставшее теперь чем-то новым, беззащитным, бесплотным, безымянным, соотносящим себя с прежней оболочкой личности только по привычке, укоренившейся в этом новом нечто за почти пятьдесят лет прошедшего земного бытия.