— Понимаю.

— Да, — повторяет он. — Чертовски смущает.

Вот о чем он волнуется больше всего. Все здесь вбили себе в голову, что они — само совершенство. Я могла делать что угодно, и Джона это никогда не смущало. Кэрриг дует в свою дуду, ту самую, в которую он дул в старших классах. Теперь я знаю, что наверняка уйду от него, потому что здесь он такой, каков есть. Дело даже не в Джоне, по крайней мере, сейчас. Он вернется сюда, назад к мамочке. Если жених завел свою старую песню, участь моя ясна. Он уже показывает, кто он есть, вернее, кем бы ему хотелось быть и кем он будет, если только хоть чуть ему уступить.

Я снимаю кольцо. Кладу на тумбочку. Он меня не останавливает, только откашливается.

— Ты серьезно?

— Не знаю, — говорю я. — Знаю только, что вот сейчас я тебя не узнаю.

Спустившись вниз, выскальзываю из дома через дверь в кухне. Стараюсь избежать встречи со всеми этими Беркусами, но замечаю глазеющую на меня старшую невестку Кэра, которая пришла взять еще пива.

— Вижу, тебе лучше. Принарядилась.

— Это просто топ.

— Это Лили, — говорит она, а на лице написано плевала я на тебя и твою майку. — Каждый знает, что это модно.

Махнув рукой, хлопаю дверью. Я тоже на тебя плевала. На воздухе мне сразу становится лучше. Завожу машину, которую одолжила у мамы. Я еду увидеться с ним, с Джоном, я улыбаюсь и включаю местное радио — «I’m on Fire» Спрингстина. Выруливаю с подъездной аллеи и качу мимо всех окон. Кружатся мошки и мотыльки. С тех пор как мы объявили о помолвке, у меня впервые появилось серьезное дело.

Эггз

Поначалу это было почти забавно: я наблюдал за домом Беркусов, Ло дома читала онлайн о творчестве Хлои, искала ключики к Джо — подвинься, Эгги, дай мне местечко в твоей кроличьей норе. Я смотрю на дверь в доме Беркусов — ну же, откройся. Точно так же я смотрел на Чаки, когда он спал, смотрел и просил вернуться к нам. Теперь смотрю на гребаную дверь и велю ей открыться — как пять минут и пять часов назад.