Наступаю на шнурок. Чтоб тебя…

Давай, Эгги. Шагай.

Я задыхаюсь и промок от пота. Старый. Больной.

Обхожу машину. Открываю заднюю дверцу.

Голова кружится, я уже хриплю. Давай, Эгги. Шевелись.

Внутри все болит и стонет. Ноги подгибаются, когда я присаживаюсь, наклоняюсь и опускаю ее на заднее сиденье.

Она в салоне. В безопасности.

Я закрываю дверцу. И тут меня выворачивает.

Потом сажусь в машину и завожу двигатель.

Вперед, Эгги. Поехали.

Джон

Я снова в лесу, но на этот раз смерть совсем другая. В небе светит солнце. На земле нет листьев. Они на деревьях. Ярко-зеленые. Мутно-зеленые. Цвета ковра в «Роллинг Джек».

Я иду по мягкой земле. Это зыбучие пески, которые не затягивают, а толкают. Куда ни глянь, всюду жизнь. Зайчики бегают, птички щебечут. В этом лесу царит мир. Она здесь, даже если ее нет. Это стишок из начальной школы. Я несу твое сердце в своем. Она во мне и одновременно где-то там. В больнице, приходит в себя после испуга. Я тоже теперь в ней живу. Она по мне скучает. Она грустит без меня.

Но так и должно быть. Она поправится, а я уйду. Мы сказали друг другу о нашей любви. Мы о ней знаем. Как многое нам не удалось сделать. Я не обнимал ее. Не лежал с ней в постели, не засыпал и не просыпался с нею рядом, не ходил с ней на плохие фильмы и на хорошие, не держал ее за руку в темноте, не улыбался без причины, не пожимал плечами и не говорил, когда она спрашивала, почему я такой счастливый, просто так, из-за тебя. Я еще не умер. Время от времени накатывает туман. Красный туман. Кровь. Она уносит меня назад в «Роллинг Джек». Я лежу на чем-то твердом. Зыбучие пески превращаются в кафельную плитку.