Он смотрит на меня. Какие у него огромные глаза.

— Не могу. Она умирает.

Впервые в жизни я называю его по имени прямо ему в лицо.

— Джон.

Он слышит, как я произношу его имя, и сглатывает слезы, проталкивает комок в горле. У него доброе сердце, молодое сердце, оно трясется, ладони на стекле дрожат. Он плачет. На нем кровь. Ее кровь? Он корчится и умоляет: «Вы должны забрать ее, вы должны уйти, она умрет, она не должна умереть».

Он — Бородач. Подозреваемый в убийствах. Но он не сделал ничего плохого этой девушке. Он любит ее. Я должен надеть на него наручники. Должен запереть эту дверь и сделать массу других вещей, которые обещал сделать, если найду его. Но что толку от сердца, если оно замкнуто? От ума и чутья?

— Ладно. Оставайся на месте, Джон.

Он смотрит на меня снизу вверх. Кивает.

— Мне очень жаль.

А потом снова плачет.

Девочка она маленькая, но любой человек становится тяжелым, если не может идти. Каждый что-то весит. Я считаю до трех.

Джон снова начинает:

— Я очень извиняюсь, но вы должны унести ее или…

— Этим я и занимаюсь, — отвечаю я и снова принимаюсь считать. Раз… два… три. А потом подхватываю ее на руки и несу. Спасаю жизнь девушке и парню тоже.

Он больше не Бородач. Он мальчишка. Мальчишка Бронсон.

На парковке осматриваю девчонку, лежащую у меня на руках. Ни пулевого отверстия, ничего. Похоже на сердечный приступ. Все вроде бы естественно. Вспоминаю то видео, на котором Бронсону надрали задницу на Тайер-стрит. Уже через несколько дней он как ни в чем не бывало появился на конвенте. Здорово. Как он это делает?

Я задыхаюсь. Ее вес тянет меня вниз. Дрожь и боль, но я сам виноват. Не она. Давай. Неси. Ты нужен ей, Эгги. Нужен прямо сейчас. Шагай.