Брось это, Маша. Ты всё равно никогда не сможешь его простить.

Тело движется в нужном направлении по инерции, но разум напрочь отключается, и какой-то заковыристый комплимент со стороны гения рекламы я просто пропускаю мимо ушей и просто не очень-то тактично киваю в ответ. Мне Лирицкий ничего не говорит, зато отводит в сторону Антона и тоже совсем не тактично несколько раз кивает на нас, что-то ему с напором втолковывая.

Я откровенно наблюдаю за ними, напрочь игнорируя и укоризненный взгляд Юли в свой адрес, и умело подобранную ей тему для непринуждённой беседы, в которой на этот раз никто не торопится принять участие: Кирилл следит за своими друзьями ещё более пристально, чем я, сцепив пальцы в замок и чуть подёргивая коленом от нетерпения.

Нервы стали ни к чёрту, да, Кирилл?

У Антона получается увести Юлю быстро и ловко, и я задерживаю дыхание, как перед прыжком на огромную глубину, когда блестящие нити занавески опускаются за их спинами. Мы остаёмся вдвоём, за непробиваемыми невидимыми стенами, отгораживающими нас от всего мира, запирающими в собственную маленькую эко-систему, где грохот электронной музыки сменяется на завораживающую тишину, а вспотевшие тела обдаёт прохладной свежестью надвигающейся грозы. И только цветные огни перед глазами служат последним раздражающим напоминанием о том, где мы на самом деле находимся.

Синий. Жёлтый. Зелёный.

Красный. Он выдыхает судорожно, резко, выталкивает из себя задержанный нами обоими спёртый воздух с терпким и пьянящим привкусом ложных надежд. Решительно поднимается с дивана, и я поднимаю голову следом, только тогда понимая, что давно уже не отрываю от него взгляда.

— На выход. Быстро, — лёд его голоса трещит под разгорающимся внутри огоньком предвкушения, а тело беззастенчиво выдаёт все истинные желания, напрягается в ожидании момента, когда ему придётся сломить моё сопротивление.

Я вопросительно приподнимаю одну бровь, задерживаюсь ровно на несколько рваных, поверхностных вдохов, чтобы подарить ему новую порцию надежды на то, что сегодня у него выйдет победить, и резко встаю с дивана в ту же секунду, как он делает рывок мне навстречу.

Мы почти врезаемся друг в друга, и его дикую ярость я любезно подкармливаю ехидной ухмылкой, полностью отдавая себе отчёт в том, что дразню бешеного зверя свежей кровью.

— Поторопись, — бросает он, стараясь по кусочкам собрать обратно свою маску непроницаемости и хладнокровия, рассыпающуюся в пыль прямо у меня на глазах.

И даже следуя за ним по пятам, прорезая взглядом ничтожно маленькие участки доступной мне смуглой кожи, зарываясь пальцами в его затылок, впиваясь, вцепляясь, врастая в него до той самой пугающе-влекущей тёмной сердцевины, я пытаюсь убедить себя, что это ничего не значит.