Внезапный звонок от неизвестного номера заставил его напрячься и совсем перестать дышать на несколько мгновений, прежде чем он опознал в приглушённом, бесцветном шёпоте голос Риты.

— Максим, твой друг у меня в квартире, — судя по отрешённому тону, Анохина оказалась совершенно не рада подобному обстоятельству.

— Мне его забрать? — осторожно уточнил Иванов, попытавшись наиболее нейтрально сформулировать свой вопрос. Вдруг они захотят сейчас поговорить? Он бы захотел, да и Слава, скорее всего, захочет — ему есть что сказать и определённо есть много того, что необходимо узнать.

— Да. Пожалуйста, — обречённо попросила Рита, тут же отключившись.

Однако у подъезда его никто не ждал, да и на лестничной площадке тоже. Слава обнаружился у неё на кухне: с наглым и достаточно счастливым видом он поглощал прямо из контейнера котлеты, после холодильника покрывшиеся белым налётом затвердевшего жира. Сама же Анохина была необычайно бледна, подавлена и упрямо отводила в сторону взгляд сильно покрасневших глаз.

— Так, Слава, вставай и поехали, — оценив напряжённую обстановку, смело скомандовал Максим, но получил от друга только укоризненный взгляд, безмолвно спрашивающий, с каких это пор он решил поскорее утащить его от Риты, к которой сам же и подталкивал весь последний месяц.

— Я останусь здесь, — как ни в чём не бывало бросил Слава и демонстративно отвернулся от стоящих в проходе, сосредоточив всё своё внимание на очередную котлету. Рита быстро и рвано выдохнула, будто последние несколько минут пыталась задержать дыхание, а Максим нахмурился, начиная медленно и неотвратимо звереть от выходок друга.

Когда он вышел от его родителей, был уверен, что бросится на Чанухина с объятиями, как сентиментальная девчонка, как только тот найдётся. Но теперь от взгляда на эту самодовольную физиономию человека, который перепугал всех и даже не собирается в этом раскаиваться, возникало непреодолимое желание хорошенько ему врезать.

Слава вёл себя, как дворовый кот: гулял сам по себе, делал что хотел и плевал на чувства окружающих. И это было вполне очаровательно, почти оправдывалось тяжёлым детством, дрянным характером и сложным возрастом, но приносило боль тем людям, кому он оставался дорог несмотря ни на что.

Анохина стояла в уголке, прижавшись спиной к стене, и стеклянным взглядом смотрела в одну точку. Её руки безвольно висели вдоль тела, обкусанные и побледневшие губы мелко дрожали, выдавая скорое приближение слёз, а на лице настолько явно отражалась безысходность, что у Максима больно кольнуло в груди. Желание дать смачную затрещину своему другу стремительно нарастало и становилось почти нестерпимым.