Вся его хвалёная стрессоустойчивость оказалась пшиком, потому что Максим явно переживал намного больше, чем она. Что казалось ему очень странным: если бы он расстался с девственностью с таким антуражем из боли и крови, наверное, вообще бы никогда больше трахаться не захотел. А Полина очень даже захотела. И быстрее, чем он мог предположить.

Оказалось, не всякая хорошая девочка остаётся такой при выключенном свете.

— Блять. Блять, блять, блять! — от потока мыслей, сменяющихся местами излишне подробными воспоминаниями, сон как рукой сняло. И захотелось вернуться на сутки назад, чтобы мило сопящая во сне любимая вредина жалась под бок и щекотала шею своими волосами, щупала его живот, всерьёз считая, что делает это совсем незаметно, и нежно, невесомо касалась губами плеча. Вся такая сладкая-сладкая и тающая в руках, как кусочек шоколада.

Он протянул руку к тумбе и взял телефон, чтобы посмотреть на время и решить, что делать дальше. Судя по идеальной тишине, все остальные уже спали, и придётся самому развлекать-отвлекать себя до утра от желания сорваться к Поле.

Когда телефон в руке завибрировал, ему первым делом показалось, что всё же удалось незаметно снова задремать. Но взволнованный голос в динамике был очень даже реальным.

— Максим, мне нужна твоя помощь.

***

Поезд выехал из пункта А по направлению к пункту Б в пять часов вечера тридцатого декабря. Расстояние между пунктами один километр восемьсот метров. Средняя скорость поезда пять километров в час. Вопрос: где же шляется поезд, если шестого января он всё ещё не добрался до заданного конечного пункта?

— Я, если честно, вообще ничего не понимаю, — честно признался Максим, обескураженный её рассказом настолько, что не мог понять, за что стоит хвататься в первую очередь. Вставить Славе пиздюлей? Рассказать ему про Риту? Вставить пиздюлей ещё и Рите?

Эти двое успели натворить таких дел, что волосы вставали дыбом. И хотелось бы Максиму уверенно сказать, что Слава не мог тогда соврать или передумать где-нибудь на полпути, но… Слава мог. Это на уроках он позволял себе исправлять учителей, предлагать решения задач, основанные на том материале, который обычно изучают уже в университетах, кичиться своим высоким интеллектом и с лёгким презрением смотреть на одноклассников, на самом-то деле тоже умных и смышлёных ребят.

А за пределами логарифмов и квантовых частиц он становился просто капризным ребёнком, совершенно не понимающим, чего хочет от жизни. Эгоистичным, самовлюблённым и в то же время закомплексованным и неуверенным в себе. Словно единственной его целью было доказать всем окружающим свою неоспоримую уникальность, и любая неудача, любая критика, любая ошибка воспринимались им крайне болезненно.