С сопровождающими Павлика и Василия Ивановича мы ехали в разных лифтах — специально, не хотелось любоваться неприятными физиономиями ни первого, ни второго. Поэтому ничего удивительного, что когда мы выгружаемся из лифта на этаже офисов руководящего состава Рафарма — тут пустовато. И идем мы с Яром к приемной Козыря одни. В тишине, такой звонкой, что даже дохнуть лишний раз страшно. Такими звонкими бывают сосульки по весне. За несколько секунд до того, как погибнут навсегда, разлетевшись вдребезги. Вот и я как та сосулька…

— Спасибо, — негромко произношу, глядя прямо перед собой и шагая, чуть-чуть не поспевая за широким шагом Яра, — за кофе.

И зачем я это вообще добавила? Ведь дело совсем не в кофе!

Яр сбавляет темп, уловив, что при моей узкой юбке такую скорость выдержать сложно. Косится на меня, слабо улыбается.

Люблю, когда он улыбается. Даже так — скупо, едва-едва позволяя себе проявить эмоции. Главное, чтобы это происходило наедине — эта улыбка совсем другая, чем те, что он себе позволяет на людях. Те — гораздо более формальны, больше официальная реакция. А со мной у него и лицо становится совсем другим. Настоящим.

Вот она моя истина, его уязвимость — это я. Ни с кем другим с него не слетают его маски, ни с кем другим он не позволяет себе эмоций. Я никогда не ощущала этого, даже в бытность нашего "первого раза", но сейчас ощущаю очень твердо и явно. Или... Или я просто дура, которая выдает желаемое за действительное.

— Я, если честно, надеялся на несколько иное развлечение, — шепотом сознается Яр, — мне доложили, что камеры на нашем этаже отключены, и я…

Он не договаривает словами, ограничившись очень красноречивой игрой бровей. Очень понятно, между прочим.

— Ветров! — я округляю глаза, хотя на самом деле и мне тоже хочется рассмеяться. — Ты не хочешь стыд поиметь в кои-то веки?

— Стыд? — Яр с иронией приподнимает бровь. — Стыд я поиметь не хочу, спасибо. Ты мне гораздо интереснее.

— У меня в кабинете была прослушка, между прочим, — мрачно напоминаю я, хотя это настроение напускное и Ветрова им точно не обманешь, — прикинь, Эдуард Александрович узнал бы о твоих гнусных намереньях, претворенных в жизнь?

— Козырю тоже не помешает припомнить, что ты — моя женщина, а не его игрушка, которой он может помыкать как хочет, — голос Яра становится сухим и отрывистым. Он даже замолкает после этих слов, резко помрачнев. Те искры веселья, что я видела в его глазах при его признании о том, на что именно он рассчитывал со своим кофе, быстро тускнеют.

Блин, ну кто меня дергал за язык? Я ж не налюбовалась!