Удивительно уже только то, что я впервые за столько дней разродился на такую впечатляюще длинную, еще и полностью осмысленную тираду. Но чего не сделаешь ради того, чтобы заговорить собственную мать, дав ей хотя бы еще часик пожить в мнимых фантазиях так называемой полноценной семейной жизни.
— Господи, и когда мой мальчик успел так вырасти, возмужать и поумнеть не по годам? Я действительно самая счастливая мать в мире, пусть счастливой женой мне так и не суждено было стать.
Ну, вот, началось. Надеюсь, до рыданий дело не дойдет, и Рита Стрельникова успеет себя взять в руки. А то макияж, тушь, опять заново накладывать идеальный грим. Правда, губки она все же стоически поджала, пока ревностно гладила мне руки от предплечий до локтей и обратно, силясь все это время не заплакать и кое-как удержаться от накатывающего то и дело соблазна сделать это по-настоящему и от всей души.
— Это тоже далеко не маленький джек-пот. — ванильно-приторные утешалочки продолжаются. Похоже, я сегодня в ударе. На Оскар не претендую, но и для меня самого это уже практически непосильный подвиг.
— Знаю, дорогой. Знаю. Поэтому и ценю этот редкий дар каждую минуту своей жизни. И я бы многое отдала, чтобы ты тоже рано или поздно (но лучше как можно раньше) получил заслуженное тобою счастье сполна. Ты и представить себе не можешь, как же сильно я хочу видеть своего мальчика счастливым.
Ее теплые, мягкие ладошки охватили не менее ревностным порывом мое наряженное лицо и меньше, чем через секунду после пылких пожеланий Рита Стрельникова прижалась губами к моей щеке.
Как символично. Я даже что-то почти почувствовал, хотя сразу же интуитивно заблокировался изнутри от любой возможной реакции на слова матери. Научился этому еще в психушке. Отключаешь слух, внимание, чувства. Что-то, конечно, продолжаешь ловить, но лишь поверхностным рикошетом — прилетело, ударилось, отлетело. Может и оставило какой-то след, но, скорее где-то в глубоком подсознании.
— И я верю, что так оно и будет. Обязательно будет.
Слава богу, хоть поцелуй закончился. Пришлось опять давить неискреннюю улыбку глядя в чуть заслезившиеся глаза Маргариты Петровны.
— Спасибо, мам. Ты у меня самая клевая и ни с одной официально признанной королевой не сравнима…
— Дурачок ты мой ненаглядный. Как же я тебя люблю, — но, судя по загоревшемуся в ее глазах довольству, мои чистосердечные комплименты явно пришлись ей ко вкусу. — Буду ждать тебя в гостиной вместе с гостями. И не устану повторять, что самый бесценный подарок в моей жизни — это ты. Все остальное — мишура и бессмысленные глупости…