– Но звонит она неизменно тебе, – как-то мрачно усмехнулся он, а я вдруг с удивлением поняла: ревнует, на самом деле ревнует Северского к Мармеладовой. Но его взгляд остановился на мне, – А, черт с тобой. Пусть будет так. День, сегодня такой, видимо, – задумчиво пробормотал он и быстро отправился к своему автомобилю.

Уже сидя в салоне у притихшего Марата, я поинтересовалась:

– А что не так с Соней?

У парня напряглись руки и посмурнело лицо.

– С ней все в порядке. А вот с ее жизнью беда. Шелест, ты же не ревнуешь? Ты горазда на выдумки, – намеренно ушел он от ответа, припомнив мне мое поспешное заблуждение.

Я насупилась и уставилась на дорогу. Парень посмотрел на меня и погладил мою руку.

– Она очень преданная и заботливая сестра, невероятная подруга и человек с большой самоотдачей. Только вот ей нужен кто-то, кто ее саму будет спасать.

– И этот кто-то – Паша?

– Возможно, – без особого энтузиазма отозвался парень, а потом, посмотрев на меня с грустной улыбкой, добавил, – Может быть, однажды, ты услышишь ее историю, Зина. Пусть это останется ее тайной.

Я покорно кивнула, понимая, что не могу обижаться на такие вещи – Соня стала моим проводником в музыкальный мир, как и Марат. Только они двое и смогли отстоять меня у меня самой. И заслужить их доверие я могла лишь убедив их в том, что они старались не напрасно.

Где-то на краешке сознания еще маячил алкоголь. Чай, поставленный передо мной Маратом, хранил на дне все мои желания – кажется, только допив его до конца, я смогла бы не только украдкой разглядывать молчаливого парня. Он как всегда отличался невероятной скрытностью – я не могла бы с уверенностью сказать, о чем думал Северский, когда буравил меня колючим взглядом. И наверняка с любым другим человеком все было бы куда как проще, но мне ведь не нужен был никто другой.

На языке вертелись невысказанные слова – кучились и вставали в горле колом, но я была не в силах их выдохнуть – они все равно не имели и толики правды от того, что на самом деле хранилось внутри меня. Говорить о любви высокопарно, напоказ и с долей театральности было не про меня и казалось мне достаточно примитивным способом выразить свои чувства. Но музыка невысказанных слов безбожно грохотала внутри меня и заставляла нервничать.

Смелость – далеко не мой конек.

Но почему и Северский, точно не был собой, как-то слишком уж нервно реагировал на мои прикосновения и недоверчиво проводил по мне взглядом, точно тоже не знал куда деть ни себя ни меня, ни маленькое пространство кухни? Неужели и этот холодный самоуверенный парень мог испытывать… робость?