– Кажется, я немного пьяна, – пробормотала девушка.
– Чуть-чуть, – согласился Люциан, прижимая ее к себе крепче, и она облегченно вздохнула, потому что его грудь была восхитительно надежной, а умелые пальцы могли заставить звезды взрываться… Люциан слегка напрягся. Хэтти поняла, что положила голову ему на плечо.
– У тебя есть килт? – спросила она.
– Чего?!
– Есть?
– Да, – кивнул он, подумав, – а что?
Хэтти прильнула ближе.
– Почему не надел на нашу свадьбу?
Он ответил не сразу.
– Шотландскую клетку теперь носит королева, – наконец сказал Люциан. – И это больше не символ бунтарства, как во времена моих мятежных предков.
Хэтти встала на цыпочки и уткнулась носом в его теплую шею. Никакой реакции. Она прижалась всей грудью, потому что была молода, любопытна и полна внезапно вспыхнувшей страсти, не находившей выхода, и потому что никак не могла подобраться к мужу достаточно близко. Она провела кончиком языка по коже чуть выше воротничка. Люциан вздрогнул и отстранился.
– Давай-ка отведем тебя внутрь.
Он повел ее вокруг гостиницы к главному входу. Поднимаясь по скрипучим ступенькам, Хэтти глупо хихикала, потому что Люциан придерживал ее за мягкое место. В узком коридоре она вспомнила про соседство мистера Мэтьюса и попыталась вести себя прилично, но без толку: едва они вошли в свой номер и Люциан зажег свет, девушка вцепилась в лацканы его сюртука и встала на цыпочки.
Он отвернулся, и ее жадные губы уткнулись в щеку.
– Что не так? – прошептала Хэтти. – Послушай, я согласна на все!
– Вот и хорошо, – проговорил он, отыскивая ее взгляд. – Осталось только протрезветь.
– Фи, как грубо, сэр! – Она схватила его за галстук. – Я тревз… трезв…
Люциан поймал девушку за руки и сжал. Он ее отвергает!
Такого Хэтти не ожидала. Унижение пронзило ее, словно удар ножа в живот. Нос защипало от горючих слез.
– Ты сам заявил, что мне придется об этом просить! – с обидой воскликнула она и вдруг вспомнила, что чувство собственного достоинства оставила в танцевальной зале. – Ты что, голову мне морочишь? – Люциан отпустил ее руки, и Хэтти коснулась своих мокрых щек. – А почему я плачу?