Было приятно это сказать. Но это чувство быстро угасло, когда она увидела совершенно непонимающие взгляды родителей.

– Ты ведь не хочешь сказать, что забеременела нарочно? – спросила Корделия, у которой в голове прочно засела мысль о том, чтобы переосмыслить слово «ужаснуться».

– Нет. Но когда я забеременела, мне пришлось делать выбор. И я думаю, что мой выбор – это как раз то, чего я хотела. Мне нравится моя жизнь. Мне нравится быть…

– Матерью-одиночкой, которая работает в магазине?

Возможно, Сент-Джон старался не казаться недоверчивым, но не очень хорошо.

Розалина легонько кивнула.

– Мне нравится, что у меня есть время для дочки. Нравится, что я не убиваю себя учебой, работой или чем-то еще, чем бы занималась сейчас, если бы моя жизнь оставалась на том пути, по которому она шла. И я знаю, что должна хотеть все это, но я… не хочу. Я хочу то, что у меня есть. Того, что у меня есть… мне достаточно. Это для меня главное.

На мгновение показалось, что все закончилось. Сент-Джон Палмер кивнул, как обычно делал в конце ужина, чтобы дать понять, что все могут выйти из-за стола.

– До тех пор, – сказал он, – пока мы оплачиваем твои счета.

* * *

Розалина тяжело дыша плюхнулась на пассажирское сиденье фургона рядом с Амели.

– Твой ребенок, – сказал Гарри, – жульничает в игре в слова.

Амели была в том возрасте, когда у нее проявлялось острое чувство справедливости, если дело касалось других, и одновременно сильное желание продемонстрировать собственную сообразительность, найдя как можно больше способов обойти правила. К счастью, поскольку ей было восемь лет, ее ресурсы были несколько ограничены.

– Я не жульничаю. Я сказала: «Я вижу уголком глаза что-то, что начинается на «А», а ответ был…

– Атомы? – ответила Розалина.

– Вот видишь. Мама угадала.

Гарри изобразил отчаяние.

– А ты умеешь видеть атомы, да?

– Атомы повсюду, – объяснила Амели. – Поэтому если ты что-то видишь, значит, ты видишь атомы.

Проверив, что все пристегнулись, Гарри снял ручной тормоз и осторожно выехал на дорогу.