– Нет, я не больна!

Когда же спрашивали, что ее гложет, и почему она пребывает в расстроенных чувствах, следовал резкий и насмешливый ответ:

– Что вы подразумеваете под чувствами? У меня нет никаких чувств и расстраиваться совершенно нечему.

– Но вы так сильно изменились! Наверное, что-то произошло…

Шерли заявляла, что у нее есть право меняться, как ей вздумается. Да, она знает, что подурнела, но если ей хочется побыть дурнушкой, то почему это должно волновать других?

– И все же в чем причина?

На этом терпение Шерли заканчивалось, и она решительно просила оставить ее в покое.

Тем не менее она пыталась выглядеть довольной жизнью, и, похоже, искренне корила себя за то, что это ей никак не удается. Жестокие, полные презрения слова срывались с ее уст, когда она оставалась одна.

«Дурочка! Жалкая трусиха! – ругала она себя. – Если не можешь унять дрожь, дрожи, когда никого рядом нет! Печалься там, где тебя никто не видит! Как ты смеешь проявлять слабость, выказывать глупую тревогу? Приди в себя, встряхнись! Будь выше этого! А если не можешь, спрячь боль».

И Шерли старательно скрывала свои переживания. На людях она вновь стала веселой и общительной, а утомившись от усилий, искала уединения, но не у себя в комнате, поскольку ей надоело изнывать в четырех стенах. Ее манило уединение дикой природы, и Шерли гналась за ним на своей любимой кобыле Зои. Порой уезжала на полдня. Ее дядюшка этого не одобрял, однако возражать не осмеливался. Даже когда она пребывала в добром здравии и хорошем настроении, противостоять ее гневу было непросто, а теперь, когда лицо Шерли осунулось, а большие глаза ввалились, это вызывало одновременно сострадание и тревогу.

Людям малознакомым, которые, не чувствуя внутренней перемены в Шерли, спрашивали, отчего она так изменилась внешне, девушка отвечала:

– Я совершенно здорова, и меня ничего не беспокоит.

Здоровье у нее действительно было отменное: в любую погоду Шерли отправлялась на верховую прогулку. В ненастье или ясным днем, в безветрие или в бурю она скакала по пустоши в окрестностях Стилбро, а Варвар неутомимым волчьим галопом бежал рядом с лошадью.

Пару раз досужие сплетницы – от чьих взоров нигде не укрыться, будь то потаенная каморка или вершина горы, – заметили, что, вместо того чтобы свернуть к Рашеджу, верхнему краю пустоши, мисс Килдар направляется дальше, к городу. Нашлись и те, кто выяснил, зачем она туда ездила. Они видели, как Шерли спешилась у дверей дома некоего мистера Пирсона Холла, родственника викария из Наннели. Этот джентльмен и его предки вели дела многих поколений семьи Килдар. Так появился повод для предположений: одни утверждали, будто мисс Килдар потеряла много денег на спекуляциях, связанных с фабрикой в лощине, и теперь вынуждена закладывать свои земли, другие предполагали, что она собирается замуж и готовит необходимые бумаги.