Если бы покушение случилось на ступенях прихода и раненого разместили в доме старого Хелстоуна, ни мистер Йорк, ни его супруга не высказали бы ни капли сочувствия – скорее объявили, что Мур пострадал заслуженно: мол, нечего задирать нос и совать его в чужие дела, – нынче же берегли раненого пуще зеницы ока.

Странно даже, что к нему допускали Луи Мура; более того, гувернеру позволяли сесть на край кровати, взять брата за руку и запечатлеть поцелуй на лбу. Миссис Йорк смирилась с тем, что Луи порой оставался до самого вечера, а однажды даже пригласила его на ночь! Следующим утром она поднялась до рассвета, собственными руками разожгла кухонный очаг, приготовила братьям завтрак и сама же его подала. Величественно кутаясь в необъятный фланелевый халат, миссис Йорк умильно взирала из-под чепца, как они едят, – словно наседка за клюющими цыплятами. Впрочем, в тот же день она выбранила кухарку, дерзнувшую без позволения принести мистеру Муру тарелку каши, и горничную, которая нахально подала Луи сюртук и получила в ответ улыбку, доброе слово и шиллинг в придачу.

На другой день заявились две бледные взволнованные дамы, всячески умоляли пустить их к мистеру Муру. Миссис Йорк, разумеется, велела им убираться восвояси, в красках расписав вдобавок, что думает о подобном непристойном поведении.

А как же Гортензия Мур? Ее приняли неплохо. Семейство Мур, как ни странно, пришлось миссис Йорк по душе. Более того, с Гортензией они быстро нашли общий язык, часами обсуждая одну воистину неисчерпаемую тему: лень и вороватость прислуги, – благо, обе дамы к представителям низшего класса относились с одинаковым подозрением и судили их с равной строгостью. Вдобавок Гортензия не выказала ни малейшей ревности, позволив миссис Йорк и далее печься о Роберте. Себе же она нашла другое занятие – носиться по дому, присматривать за кухней, следить за горничными и вообще создавать всяческую суету.

Посетителей к больному они, сговорившись, не допускали. В общем, молодой фабрикант очутился едва ли не в темнице, куда под строжайшим надзором не проникал ни лучик света, ни свежий воздух.

Мистер Мактурк, хирург, чьим заботам поручили Мура, счел его ранение опасным, но не смертельным. Он хотел приставить к больному свою сиделку, однако миссис Йорк и Гортензия не желали ничего слушать. Они клятвенно заверили доктора, что будут следовать любым его рекомендациям, поэтому раненого оставили на их попечении.

Дамы трудились не покладая рук, но однажды все-таки недосмотрели. Повязки сползли, открылось сильное кровотечение. Послали за Мактурком, тот быстро приехал, едва не загнав коня. Увидав пациента, разразился витиеватой речью, которой не место на страницах этой книги. Хирург и в хорошем расположении духа бывал довольно резок, в скверном же настроении и вовсе одаривал оскорблениями будто цветами. Несколько бутонов из этого букета досталось мистеру Грейвзу, молодому ученику, который сопровождал хирурга во время его визитов, еще парочка полетели в другого джентльмена, прибывшего вместе с ними (как выяснилось позднее, сына Мактурка, до удивления походившего на отца), но самые пышные венки увенчали головы бестолковых дам – не только виновных в происшествии, но и всех рожденных на белом свете.