Хирург и его помощники провозились с Муром бóльшую часть ночи: заперлись в комнате, никого не пуская, жарко спорили и пререкались над измученным пациентом. Окружив кровать плотным заслоном, они не подпускали к раненому смерть. Битва вышла жаркой, длилась до самого рассвета, поскольку силы воюющих сторон были равны и обе жаждали победы.

Когда же поднялось солнце, хирург оставил пациента заботам Грейвза и младшего Мактурка, а сам отправился за подкреплением – лучшей своей сиделкой, миссис Хосфолл. Только ей он мог доверить Мура, однако даже эту опытную даму хирург засыпал строжайшими рекомендациями и много раз напомнил об ответственности, взваленной на ее плечи. Ношу эту она приняла бесстрастно, с невозмутимым видом заняв кресло около постели раненого. С той минуты в доме воцарился ее диктат.

У миссис Хосфолл имелось одно достоинство – врачебные рекомендации она блюла пуще церковных заповедей, в остальном не женщина, а дракон в юбке. Перед ней униженно склонились и Гортензия Мур, и миссис Йорк, невзирая на то что обе дамы были чрезвычайно высокого о себе мнения и не стеснялись лишний раз напомнить об этом. Однако даже они, устрашившись высокого роста и могучего сложения миссис Хосфолл, покорно отступили. Сиделка же не постеснялась захватить весь дом: когда ей наскучивало смотреть за раненым, она спускалась в гостиную, где выпивала по три бокала за раз и выкуривала по четыре трубки.

Теперь к Муру и вовсе нельзя было зайти, более того – домашние не решались лишний раз справиться о его здоровье. Миссис Хосфолл назначили его сиделкой, значит, только ей и дозволялось ухаживать за раненым. Семейство Йорк понемногу сходилось во мнении, что старается она чрезмерно и вот-вот уморит подопечного.

Каждое утро и каждый вечер заезжал мистер Мактурк. Теперь трудный пациент стал интересен ему вдвойне: на Мура он глядел как на неисправный часовой механизм – вот бы запустить его вновь, доказав свое умение! Грейвз же и юный Мактурк, единственные, кто допускался в спальню, уже размышляли, как будут препарировать бывшего пациента в анатомическом театре больницы Стилбро.

В общем, для Роберта Мура выдалось не лучшее время – страдая от боли, на грани смерти, не в силах пошевелиться и даже заговорить, неделями напролет он созерцал одну только сиделку-великаншу да изредка троицу хирургов. Так прошел целый месяц; ноябрьские дни становились короче, а ночи – длиннее.

Первое время пленник еще пытался противиться миссис Хосфолл: ему была омерзительна ее неприглядная внешность и неприятны касания грубых рук, – однако сиделка усмирила его в два счета. Ее не впечатлил ни высокий рост пациента, ни крепкое сложение; она легко ворочала раненого, будто младенца в колыбели. Если он бывал послушен, называла его «дитя», если упрямился, могла встряхнуть. Стоило лишний раз открыть рот в присутствии Мактурка, как она вскидывала руку и шикала, будто нянька на капризного ребенка. Наверное, Муру было бы легче выносить ее общество, если бы она не пила и не курила, но увы…