– Я никогда не обижаюсь на слова, произнесенные в порыве гнева, а самые оскорбительные и вспыльчивые выражения он позволил себе в тот день, когда в ярости выбежал от вас.

– Однако вы более не станете учить Генри?

– С ним я расстанусь на время: может, мы еще встретимся, поскольку питаем друг к другу искреннюю привязанность, – прочих же Симпсонов покину навсегда. К счастью, это решение, хотя и было принято внезапно, не нарушило моих планов, лишь заставило действовать скорее, чем я рассчитывал.

– Вас невозможно застигнуть врасплох. Не сомневаюсь, что вы хладнокровно встретите любую неприятность. Вы как одинокий лучник в лесу – бдительны и всегда готовы к любой опасности. В колчане у вас немало запасных стрел, у лука есть вторая тетива. И ваш брат – такой же. Вы двое могли бы охотиться в самых диких лесах Америки, и ничего с вами бы не случилось. Срубленный шалаш дал бы вам крышу над головой, расчищенная поляна стала бы плодородным полем, а бизон, метко сраженный из винтовки, покорно бы склонил рога и пал бездыханным.

– А какое-нибудь индейское племя подарило бы невест?

– Нет… Вряд ли… – замялась она. – Дикари – жалкие люди. А вы… Я верю, что вы никогда не зажжете семейный очаг с женщиной, которая не тронет вашего сердца.

– А почему, мисс Килдар, вы вдруг заговорили про Дикий Запад? Проникли мне в голову? Прочитали сокровенные мысли, разгадали планы на будущее?

Вместо ответа она принялась медленно рвать бумажный жгут для свечей на кусочки и бросать их в пламя, глядя, как они сгорают.

– И все-таки: откуда вы узнали о моих намерениях?

– Я ничего не знала, впервые слышу от вас. Просто сказала первое, что пришло в голову.

– Ваша прозорливость граничит с ясновидением. Отныне я не стану преподавать. Вы с Генри – мои последние ученики, я больше не сяду за чужой стол, не стану добавлением к чужой семье. Мне уже тридцать, и с десяти лет я себе не принадлежу. Отчаянно хочется вкусить свободы, и днем и ночью я думаю только о ней. Ради нее готов пересечь Атлантику и пройти насквозь девственные леса Америки. Вы правы, дикарка мне не нужна – она будет лишь рабыней, не женой. Не знаю, согласится ли какая-нибудь женщина разделить мой удел, но я уверен в одном: там, под высокими соснами, меня ждет свобода. Она непременно откликнется на зов, войдет в мою хижину и падет в объятия.

Я говорил до того невозмутимо, что мисс Килдар не смогла остаться равнодушной. Этого я и добивался. Она молчала, в волнении неспособная ни подобрать слов, ни даже поднять голову. Впрочем, я бы огорчился, будь оно по-другому. Щеки у нее запылали, как цветок, сквозь лепестки которого проглядывает алое солнце. Светлые веки с черными ресницами изящно вздрогнули, выдавая сладко-грустное смущение.