— И я даже обвинить его толком не могу, потому что он никакой не козел, — тянула Настена утонченным до лески голосом. — И не портил мне жизнь. И Сиран у него хорошая. И семья это, действительно, важно. Но мне так обидно…

Всхлипывания мерно совпадали с плесками волн о гранит. Вода медленно точила камень.

— Иногда я загоняюсь и начинаю думать, что он просто мной играет. И собой играет. Что, на самом деле, решение ведь очевидно. Ему просто так удобно. И я тут под боком. И Сиран, и семья. Неплохо устроился. А я только унижаюсь и страдаю.

Собственная совесть точила Каринину душу. Сделав одну дыру, переключалась на другое место и тыкалась в него, пока не пробивалась наружу, а потом опять меняла локацию. И так всю душу превратила в решето. Живых мест почти не осталось. И боль просто перетекала из одной полости в другую. Карина ее муссолила по миллионному разу, пытаясь выбраться из бесконечной петли, а это был вечный двигатель, подпитываемый ее страданием. Она решила, что сегодня ночь откровений, даже если эта история опять все откатит назад. Друзья перестанут ей сочувствовать и вновь начнут презирать. Но хотелось объяснить все Настене и защитить Варданяна.

— Поверь, ему тоже плохо, — выдавила Карина, продолжая гладить подругу по спине. — Потому что он и тебя любит, и их любит. И я знаю, каково это разрываться вот так.

Настена успокоилась, высморкалась в салфетку и втерла остатки слез в щеки. Игнатьева выпрямилась и нахмурила брови. Карина словила ее сконцентрированный взгляд и пояснила отчаянным полушепотом:

— Я заставляла Зайкина спать со своей сестрой.

Обе выпучили глаза и переглянулись. Потом вытаращили их опять на Карину. Игнатьева сглотнула. Настена застыла то ли в недоверии, то ли в омерзении.

— Она девственность свою продать решила, — голос дрогнул, но Карина уже не могла не дорассказать. — Я уговорила Зайкина ее купить. А она влюбилась, и я… попросила его с ней встречаться, чтобы не разочаровывать. Она не в курсе, что это мой Зайкин. И я… — всхлип ее перебил на пару секунд, — … не могу ей об этом рассказать, потому что она меня возненавидит. Даже если все закончилось.

Игнатьева вся сморщилась и уже оскалилась, чтобы сказать что-то едкое, но Настена остановила ее суровым взглядом, а сама обняла Карину крепко.

— Так вот чего ты выпендривалась…

Карина активно закивала.

— А что значит, закончилось? — спросила Игнатьева.

— Зайкин все разрулил. Наврал ей, что обанкротился и вынужден уехать из страны. Расстался, в общем. И она мне жалуется на это, а я… — девушка закрыла себе рот рукой — оказалось, не все еще сегодня выплакала. — Она щас там рыдает, а я тут вот… наслаждаюсь счастьем…