Мужа Конча навещать перестала, но ее безостановочно терзало чувство вины. На месте запертого в тюремной камере Пабло, измученного и полуголодного, легко могла оказаться она, и эта мысль ни на минуту ее не оставляла. Она старалась как-то отвлечься, не думать так много о том, что случилось с Пабло, зная, что злость и отчаяние ей не помощники.

Другим источником беспокойства для Кончи стало отсутствие хоть каких-то известий от детей. Мать Сальвадора, Хосефина, была единственной, кто знал, что стало с одним из друзей. Вернувшись в Гранаду через месяц после того, как молодые люди отправились в Мадрид, Хосефина получила от ополченцев похоронку на сына. Никаких частностей женщине не сообщили, но ей пришло еще два смешных и обстоятельных письма, которые Сальвадор написал перед смертью, с подробными рассказами о том, чем они занимались. У Сальвадора был настоящий дар писательства. Она показала эти письма Конче и Марии Перес, и три женщины часами читали и перечитывали их.

Конча знала, что Мерседес так и не добралась до Малаги, и надеялась, что она сейчас где-то с Хавьером, но слишком напугана, чтобы вернуться в Гранаду. Она пребывала в уверенности, что вся эта неопределенность скоро закончится и семья снова воссоединится, а пока с нетерпением ждала весточки от дочери.

Мерседес отдавала себе отчет в том, какой она стала самостоятельной. Ей не хватало подруги Аны, но девушка уже свыклась с одиночеством. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она и шагу не могла ступить без присмотра; далекими стали воспоминания о том, каким вниманием и заботой окружали ее братья.

Теперь, когда она находилась в Стране Басков, на подконтрольных республиканцам территориях, ей, по ее прикидкам, оставалось, пожалуй, всего несколько дней пути до Бильбао. В сумке у девушки лежали туфли и платье для танцев, которые ей отдала жена хозяина кафе, да кое-что из повседневной одежды, что она смогла себе позволить на заработанное. Оставшись одна, Мерседес решила повременить с танцами, но однажды вечером, в местечке, которое городком могло называться с большой натяжкой, обстоятельства, по всей видимости, оказались сильнее ее.

Выйдя из автобуса, прибывшего на конечную остановку ближе к вечеру, Мерседес быстро нашла, где можно было переночевать. Окна ее комнаты выходили на боковую улочку, ведущую к площади. Высунувшись наружу по пояс, она увидела, что там творилась какая-то суета. Заинтересовавшись, она вышла и прошлась немного, чтобы рассмотреть происходящее поближе.

На календаре было девятнадцатое марта. У Мерседес совершенно вылетело из головы, чем знаменательна эта дата. На маленькой площади собирался народ. Две девчушки бегали кругами; они гонялись друг за другом, визжа, щелкая кастаньетами и путаясь в оборках подолов своих дешевых юбок для фламенко. Это пыльное место с журчащим тонкой струйкой фонтаном посередине было центром их вселенной, единственным знакомым им пространством. Мерседес позавидовала им: они ведать не ведали о том, что происходит совсем неподалеку. Родители очень старались, чтобы дети не ощущали на себе последствия нехватки товаров и продовольствия, охватившей городские территории. Раздающийся иногда тихий гул да вспышки в ночном небе – эхо далеких бомбардировок, – все это представлялось детям явно замкнутого сообщества чем-то из другого мира. Только пара из них испытала на себе ужас войны: их отцы исчезли в ночи, – но в остальном жизнь в городе все текла по-прежнему.