– По-моему, не стоит, – отвечала Мелани. – И я тоже не стану ему грубить. Люди совсем из-за него голову потеряли, переполошились, как куры. Я уверена, все эти гадости, которые про него говорят миссис Мерривезер и доктор Мид, не имеют к нему никакого отношения. Он не стал бы прятать продукты от голодающих. Ну как же, он даже передал мне сто долларов для сирот! Он такой же верный патриот, как любой из нас, просто он слишком горд, чтобы защищаться от нападок. Вы же знаете, как упрямы бывают мужчины, когда их злят.

Но тетя Питти ничего не знала о мужчинах – ни о разозленных и ни о каких других. Ей оставалось только беспомощно всплескивать маленькими круглыми ручонками. Что же до Скарлетт, то она давно уже притерпелась к тому, что Мелли имеет обыкновение находить хорошее в любом человеке. Мелли дурочка, и с этим уж ничего не поделаешь.

Скарлетт знала, что Ретт никакой не патриот, но ее это нисколько не трогало – хоть она скорее бы умерла, чем созналась в этом. Маленькие подарки, которые он привозил ей из Нассау, всякие штучки, которые леди может принять не выходя за рамки приличий, – это да, это имело для нее очень большое значение. При такой дороговизне, где, скажите на милость, могла бы она раздобыть булавки, конфеты, шпильки, если б отказала ему от дома? Нет, проще переложить ответственность на тетю Питти: в конце-то концов, она хозяйка дома, она старшая в семье и авторитет в вопросах морали. Скарлетт знала, что в городе сплетничают по поводу визитов Ретта и на ее счет тоже; но при этом ей отлично было известно, что в глазах всей Атланты Мелани являет собой образец совершенства и не может совершить ничего дурного. То есть, если Мелани защищает Ретта, значит, его визиты еще совместимы с респектабельностью.

И все-таки жизнь была бы приятнее, если бы Ретт отрекся от своей ереси. Скарлетт тогда не пришлось бы мучиться от неловкости при виде того, как люди демонстративно его отсекают, когда она идет с ним по Персиковой улице. И она принималась его журить:

– Даже если вы действительно так думаете, зачем оповещать об этом всех? Думайте себе что угодно, только рта не раскрывайте, вот увидите – будет гораздо лучше.

– Вот, значит, какова ваша система, зеленоглазая вы моя притворщица. Эх, Скарлетт, Скарлетт! А я ждал, что вы будете вести себя смелее. Мне казалось, ирландцы что думают, то и говорят и себя в обиду не дают. Скажите честно, вам не надоело играть в молчанку? Не подмывает иногда выпалить все, что накопилось?

– Н-ну… Да, – неохотно признала Скарлетт. – Жуткая тоска берет, когда они все говорят и говорят об этом своем Деле – целыми днями напролет. Но упаси меня боже допустить, чтобы кто-нибудь узнал – все тотчас прекратят со мной разговаривать и никто из мальчиков не станет со мной танцевать!