– Насколько я могу себе представить, французские аристократы рассуждали практически так же – до того самого момента, пока не пришлось забираться в телеги и бежать в чем были.

Ретт частенько обращал внимание Скарлетт на неуместность ее траурных одежд, раз уж она участвует во всех светских затеях. Он любил яркие, светлые тона, а ее похоронные платья с длиннейшей креповой вуалью, свисающей со шляпки до самого подола, казались ему нелепыми и смешными, но в то же время и огорчали его. Но она цеплялась за эти свои мрачные черные платья и вуали, понимая, что если она сменит цвет, не выждав положенных нескольких лет, то город загудит на ее счет гораздо громче, чем сейчас. И маме что сказать? Как ей-то объяснить?

Ретт прямо говорил, что в этой вуали она смотрится как ворона, а черные платья добавляют ей десять лет. Столь негалантные утверждения заставляли ее лететь к зеркалу: неужели это правда, неужели ей можно дать все двадцать восемь вместо восемнадцати? А он все язвил:

– Я думал, у вас больше гордости и вы не станете прилагать столько стараний, чтобы быть похожей на миссис Мерривезер. И разве сообразуется с хорошим вкусом эта вуаль для демонстрации горя, которого, я уверен, вы не испытываете? Предлагаю пари: не пройдет и двух месяцев, как я добьюсь, что вы снимете этот ваш капор с вуалью и наденете на головку какое-нибудь парижское творение!

– Нет, ни за что, и давайте не будем больше обсуждать эту тему, – ответила Скарлетт, раздосадованная тем, что он вспомнил Чарлза.

Ретт как раз собирался в Уилмингтон, в очередное далекое плавание; отбыл он с многозначительной ухмылкой.

А несколько недель спустя, сияющим летним утром он появился вновь, и в руке у него была яркая шляпная картонка. Убедившись, что Скарлетт в доме одна, он открыл перед ней эту картонку. Там, завернутая в папиросную бумагу, лежала шляпка. Это был шедевр, сказка, совершенство! Едва дотронувшись до нее, Скарлетт выдохнула: «Боже, какая красота!» Темно-зеленая тафта с муаром цвета очень светлого нефрита, ленты завязываются под подбородком, тоже светло-зеленые и шириной в ее ладонь. А вокруг полей, перевешиваясь через край, играли и пританцовывали самым дерзким образом завитки зеленого страусиного пера.

Ретт улыбался.

– Наденьте ее!

Скарлетт порхнула через комнату к зеркалу, надела шляпу, убрала назад волосы, так чтобы видны были сережки, и завязала ленты.

– Ну и как я вам? – пропела она, крутясь перед зеркалом и встряхивая головой, и перья шевелились и подрагивали в такт ее движениям. Но она и так знала, что выглядит потрясающе, – даже до того, как прочла подтверждение в его глазах. Да, она была неотразима, и на фоне муара ее глаза сверкали, как темные изумруды. – О Ретт, чья же это шляпка? Я ее куплю. Я отдам за нее все, что у меня есть, все, до последнего цента.