– Ах да, ведь нужно еще иметь с кем танцевать, как же без этого. Хорошо, я восхищаюсь вашим самоконтролем, но мне такое, пожалуй, не по силам. И я не могу кутаться в одежды романтики и пламенной любви к Родине – пусть это и удобно. Тупых патриотов и без меня хватает. Они готовы рисковать всем, что имеют, до последнего цента, а из войны выйдут нищими. Я им не нужен – ни побивать рекорды патриотического рвения, ни полнить ряды голодранцев. Пусть уж сами сияют в ореоле славы. Они этого заслуживают – я говорю совершенно искренне, ну и… ореол этот им носить с год примерно, не более того.

– Какой вы противный! Зачем намекать на подобные вещи, когда вам отлично известно, что Англия и Франция вот-вот выступят на нашей стороне и…

– Да что вы говорите, Скарлетт! Вы, должно быть, читаете газеты. Я удивлен. Никогда больше так не делайте. Это не на пользу женскому уму. К вашему сведению, я был в Англии, и месяца не прошло, и скажу вам следующее: Англия никогда не выступит на нашей стороне. Англия не ставит на проигрыш. Потому она и Англия. А кроме того, эта толстуха, что сидит у них на троне, – душа богобоязненная и рабовладения не одобряет. Пусть английские ткачи голодают, потому что не получают нашего хлопка, но выступить в поддержку рабовладельцев – никогда, ни за что на свете! А Франция… Эта их жалкая подделка под Наполеона слишком увлечена внедрением французов в Мексику. Им не до нас. По чести, он рад этой нашей войне: у нас руки связаны, и мы не можем турнуть его войска из Мексики… Нет, Скарлетт, мысль о помощи из-за границы – это всего лишь газетное изобретение с целью поднять моральный дух южан. Конфедерация обречена. Она живет сейчас, как верблюд, за счет своего горба. Но даже самый громадный горб не может быть неистощим. Я даю себе еще примерно полгода, а потом все. Потом ходить через блокаду будет слишком рискованно. Продам свои суда какому-нибудь дураку англичанину, который сочтет, что сумеет на них проскальзывать. Но так или иначе, а меня это больше не беспокоит. Я сделал достаточно денег, они у меня в английских банках, причем в золоте. А эти ничего не стоящие бумажки – не для меня.

Он всегда говорил очень убедительно. Другие люди могли бы назвать эти откровения предательством, но для Скарлетт они полны были здравого смысла и соответствовали истинному положению дел. Она понимала, что воспринимать их так ни в коем случае нельзя, что она должна быть шокирована, должна вознегодовать. Ничего подобного она в себе не чувствовала, но считала необходимым хотя бы сделать вид. Это, по ее мнению, прибавит ей респектабельности. Настоящая леди обязана его осудить.