Скарлетт похолодела при этой мысли. Нет, надо обязательно выпить, и выпить побольше, иначе не заснуть. Она набросила халат на ночную рубашку и быстро вышла в темный, погруженный в тишину коридор, громко стуча каблучками шлепанцев по полу. Спускаясь по лестнице, Скарлетт заметила, что полоска света пробивается из-под закрытой двери столовой, и сердце екнуло. Горел ли там свет, когда она вернулась домой? Она была слишком расстроена и ничего не заметила. А может, Ретт давно пришел, неслышно проскользнув через черный ход? Если Ретт дома, она тихо вернется в свою комнату и ляжет в кровать, пусть и без желанного виски, но зато не столкнется с мужем. Там, наверху, запершись на ключ, она уже никого не будет бояться.

Она нагнулась, чтобы стащить с ног шлепанцы и тихо удалиться, как дверь столовой вдруг распахнулась, и в неясном мерцании свечи, горевшей за его спиной, возникла страшно большая, черная и безликая фигура Ретта, нетвердо стоявшего на ногах.

– Миссис Батлер, прошу вас присоединиться ко мне, – слегка заплетаясь, произнес он.

Он был пьян и не пытался этого скрывать. Такого за Реттом прежде не водилось: сколько бы он ни выпил, всегда умел контролировать себя. Скарлетт молчала, нерешительно застыв на месте. Тогда он махнул рукой и скомандовал:

– Заходи же, черт тебя возьми!

«Да он совсем пьяный», – подумала Скарлетт, и сердце ее затрепетало. Обычно чем сильнее Ретт напивался, тем изящнее становились его манеры. Ухмылка все чаще появлялась на его лице, слова звучали все резче, но при этом вел он себя сдержанно… слишком сдержанно.

«Я не должна показывать, что боюсь его», – решила Скарлетт и, кутаясь в халат, спустилась по лестнице, гордо подняв голову и звонко стуча каблуками.

Ретт посторонился, пропуская ее в комнату, и отвесил шутовской поклон, от которого Скарлетт передернуло. Ей бросилось в глаза, что на нем нет фрака, развязанный галстук неряшливо болтается, а из распахнутой на груди сорочки торчат густые черные волосы. Голова Ретта была взлохмачена, глаза сузились и налились кровью. Горящая на столе свеча отбрасывала на высокий потолок страшные тени от буфета и серванта, похожие на изготовившихся к прыжку зверей. На серебряном подносе стоял хрустальный графин с вынутой пробкой в окружении нескольких бокалов.

– Садись, – бросил Ретт, следуя за женой.

Неведомый доселе страх овладел Скарлетт, страх, перед которым меркли все ее прежние страхи. Он выглядел, говорил и действовал как совершенно чужой человек. Никогда прежде она не видела невоспитанного Ретта. Никогда, даже в самые интимные моменты их жизни, он не был таким, – в крайнем случае казался безразличным. Даже в гневе он всегда оставался вежлив и язвителен, и виски обычно только обостряло эти качества. На первых порах это раздражало Скарлетт, и она пыталась сломить его безразличие, но вскоре поняла, что такая его манера держаться – очень удобная вещь. Все эти годы она считала, что его глубоко ничто не волнует, что он все в жизни, включая ее, воспринимает как шутку, полную иронии. Но сейчас, глядя на стоящего перед ней мужа, она с чувством горечи осознала, что наконец и он взволнован, глубоко взволнован.